Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома

И висящая в синеве чертога белоснежная лестница, по которой поднималось множество чужих воинов. Те слова, что могли обрушить ступени вниз, конт, конечно же, знал. И, несомненно, бы их произнес. Если бы во главе колонны рогоглазых воинов не шла та, которая должна была стать его женой.

Странный вопрос «Что делать?» даже не возник в симпатичной голове конта Флери. С детства приученный отцом (как же — наследник!), быстро и правильно решать и более сложные задачи, он думал ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сделать шаг.

Вперед. Захват. Отступление. Слово. И обрушившаяся лестница отрезает нахалов, посмевших напасть, от резных врат, что ведут в сам Замок. Затем тревога. Конт Флери был молод, но не глуп.

— Стан, мое копье.

И шершавое тело испытанного копья в ладони.

— Стан, сообщение.

— Но мой конт… — попытался возразить мальчишка-оруженосец.

Не оборачиваясь, отрезал:

— Слово конта.

И с облегчением услышал частый топот.

— Атака.

Такого нечеловеческого замка девчонка никогда не видела. И правду говорят Старшие, что местные — родня берсов. Хотелось, конечно, посмотреть, но некогда любоваться диковинами. И сероглазая малолетка сурово выцеливала живое на балконах. Хотя кто может там остаться после Стального вихря, устроенного кардом Наследницы. Здесь и там с перил свисают тела этих, в белых плащах, что осмелились противостоять воле клунга. Зал был чист. От чужих чист. Как вдруг распахнулись тяжелые резные ворота, венчавшие лестницу, и в лоб атакующим рогоглазым ринулся жесткий клин местных. Сам удар Жайрат не видела, лишь гулкий стон столкнувшегося железа заставил ее повернуть голову. Страшно и мощно ударили чужие. Попавшие под атаку копейщиков воины погибли сразу. А стальной клин вгрызся. Заставил остановиться, а затем и попятиться.

Конт довольно улыбался. Атака удалась. Наглецы шли, не ожидая сопротивления. Они успели наклонить копья, но у напавших было преимущество, они наступали сверху. И когда белый клин, ударив в рогоглазых, опрокинул первый ряд, конт, стоявший во главе своих, восьмисторонним замахом срубил два длинных копья, затем развалил головы их владельцев. И неожиданно для себя оказался перед Сатарой. Она вскинула было меч, но промедлила, узнав любимого. Конт с силой отбросил ее себе за спину, ударил шлемом в забрало стоявшего рядом с ней воина. Теснота. И прыжком вернулся за надежную стену щитов, лишь там обнаружив, что так и не застегнутый шлем свалился. Клин медленно пятился. Конт сорвал шлем с уже кем-то обезоруженной невесты и вдруг увидел глаза. Не виноватые, не обиженные. Счастливые!

— Сатара, — туром взревело над строем рогоглазых.

Сознание еще не успело воспринять случившееся. А руки привычно приподняли арбалет, чтобы выстрел прошел чуть навесом. Прямо в щиты стрелять не имело смысла, и поющая стрела взмыла вверх, указывая цель десятку.

Улыбающиеся пухлые губы вдруг вздрогнули. Удивленно. И Сатара стала падать. Горацио подхватил ее. Поймал ставшую вдруг заваливаться голову и ощутил пальцами теплеющую прохладу несуразной плоской стрелы. Сознанием воина он все понял. В груди встал жесткий ком, и удар стрелы в горло молодой конт воспринял как избавление. Секунды еще они стояли, обнявшие друг друга. А потом стали падать.

По доспехам сыпануло, лидер оглядел гоард. Все целы. И вдруг обернулся на отчаянное:

— Збых!

Его конт и так и не ставшая контессой падали, пробитые стрелами. Ерема, младший телохранитель конта, пытался удержать их, но по тому, сколь мягко опускались тела, опытный лидер понял. Бесполезно.

— Отход, — скомандовал он, желая сберечь хотя бы жизнь мальчишек.

— Командуй атаку, Збых.

— Кто сказал?

Не разобрать.

— Не позорь нас.

— Дурачье, — бормотнул лидер. На узкой лестнице у гоарда был шанс. Маленький. Но был. В широких коридорах замка вряд ли. — Атаку.

Что творилось там, наверху, разобрать было трудно. Но после удара стрелами шатнувшийся было назад белый клин уперся и вновь атаковал. Атаковал неистово.

— Конт! — Эхо отражалось от стен, и белый клин рвался вниз, к воротам.

— Конт! — И валились роголазые воины от ударов белых воителей.

— Конт! — И клунг отступал.

И, отступая, подставил-таки упрямый белый клин под удар арбалетчиц.

Запела стрела и, пролетев меж ступнями, впилась в ногу одного из чужих. Тот покачнулся, щит его гульнул, и тяжелое копье, обрадовавшись увиденной щели в обороне, пробило кольчугу и нырнуло в мягкое тело. А стрелы били и били.

Копье осталось где-то там, внизу, когда после удара арбалетчиц клин утерял свою жесткую плотность и рассыпался. Щит пробил чей-то протазан, и Збых швырнул рогоглазому в голову эту уже ненужную теперь дверь, и тот рухнул с немалой высоты. Теперь Збых рубился бастардом и дагой, так и не пожелав сменить верный меч на положенную Уставом Белой Пехоты секиру. Наверное, благодаря этому и был до сих пор жив. С ним осталось четверо. Остальные полегли на этой самой лестнице, собрав богатую свиту для конта и его жены в посмертье.

Меч становился все тяжелее, и все чаще по кольчуге скрежетали чужие мечи.

Последний противник, свирепо глянув на Збыха, легко поменялся местом со щитоносцем. Перестраивались рогоглазые прекрасно, вовремя меняя усталых бойцов. Збыху менять уже было некого.

— Малый клин, — скомандовал лидер, ожидая очередной атаки ощетинившейся копьями стены щитов. Сколько времени прошло с начала боя? Минута, две, три? Кто знал.

Пешцы выстроили стену щитов. Белых осталось совсем мало. Но израненные, в окровавленных, изодранных белых мантиях, отступать они не собирались. Хорошие воины. И стоят хорошо. В блестящих еще доспехах. На фоне темно-синих стен.

Жайрат спустила воющую стрелу, и уже не только ее десяток, но и два других швырнули свистящую смерть в упрямый клин. В воздух взлетели кровавые ошметки, и светлого строя не стало. И по останкам павших, мерно и грозно, в глубь Замка пошла щитоносная пехота.

Арбалетчица вдруг резко крутанулась на месте, учуяв кожей недобрый прицеливающийся взгляд, известный, хорошо известный, и успела заметить в темно-синем мраке одного из балконов одетую в синее фигуру. Следующее, что она успела увидеть, это оголовье стрелы. Стремительно приближающееся оголовье. Лютая боль пронзила глаз, и голова, показалось, лопнула.