Татьяна Патрикова - Хитрости эльфийской политологии

— Почему он все еще невменяем, — раздался со спины жесткий голос кардинала. «Он все же пришел, — пронеслось у меня в голове».

— Потому что некому его успокоить, — ответил ему император, который, в отличие от меня, даже не обернулся. — Возьмешься?

Камюэль не ответил, молча прошел мимо нас и зашагал навстречу смерти. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Я смотрел на него все глаза и думал о том, что, похоже, не ошибся в своей догадке. Что связывало этих двоих мне было пока непонятно, но то, что эта связь была, у меня больше не осталось сомнений. Камюэль шел вперед держа спину прямо и чеканя шаг. Не обращая внимания на деревянное, каменное и стеклянное крошево под своими ногами. То с одного, то с другого бока от него бился об пол исполинский хвост, оставляя глубокие вмятины и поднимая в воздух пыль и куски чего-то неопознанного. Но ни разу не ударил по эльфу, даже кончиком угрожающе гремящей трещотки не задел его. Каким бы невменяемым не был в этот момент Пестрый, он все же позволил серому кардиналу приблизиться. Эльф подошел вплотную. Змей возвышался над ним, поднявшись на своем хвосте, и находился в постоянном движении. Покачивался из стороны в сторону и все так же неистово молотил концом хвоста по всему вокруг, кроме злополучного ушастого. Эльф поднял руку, потянулся к нему. Змей замер на мгновение. Я испытал ужас от мысли, что вот сейчас он бросится на него и разорвет на части, как сделал с теми зомбированными. Но нет, очень медленно Пестрый начал склоняться к Камюэлю. Пока пальцы эльфа не вплелись в его зеленую гриву и не пригнули голову змея к породистому эльфийскому лицу. Барсим что-то сказал ему, я не расслышал. Поэтому, у меня непроизвольно вырвался вопрос:

— Что?

— Мерцай в ребенка, — неожиданно раздалось со стороны Снежня. Ему с его эльфийским слухом ничего не стоило расслышать слова кардинала даже с такого расстояния. Камюэль снова что-то сказал. И император озвучил: — Сейчас.

И самой большой неожиданностью для меня стало то, что Пестрый послушался. Начал уменьшаться. Через минуту Камюэль уже шел к нам, а у него на руках, обхватив эльфа ногами, сидел мерцающий мальчик, который на первый взгляд показался мне моложе Клёмы. Так, стоп. Ир же, кажется, говорил, что мерцающие в мерцающих не мерцают. Возможно, это и есть то особое умение, которое делает из Пестрого Учителя?

— Я сожалею, — первое, что сказал мальчик, встретившись взглядом с императором эльфов и не спеша слезать с рук его кардинала.

— Я могу тебя понять.

— Нет, не можешь, — неожиданно не по-детски жестко отозвался ребенок и резко спросил: — Где все?

— В саду, — ответил ему Камюэль.

— Мне нужно к ним, — решительно отозвался Пестрый и попытался вывернуться из рук эльфа.

— Только вместе со мной, — холодно припечатал тот и не отпустил его от себя.

— Что ты собираешься делать? — спросил я у мерцающего.

— Хочу кое-что объявить, — уклончиво отозвался он.

Снежень без лишних разговоров открыл для нас портал.

Там на самом деле собрались все. Свиты темных леди перемешались с придворными светлоэльфийского двора. На лицах было написано растерянность и возмущение. И еще ожидание. Все ждали объяснений. Но когда на ступени высокого подъездного крыльца, ажурного и оплетенного гибкими стеблями вьющихся растений, вышел серый кардинал федерации с мерцающим ребенком на руках, и только после этого, позади них подошел сам император, по собравшейся внизу толпе прошла волна неопределенных возгласов и перешептываний. Пестрый все же вывернулся из рук Камюэля и, перебравшись через ажурные перилла, встал на узкий парапет. От него до земли было метра полтора, не больше. Камюэль подошел к нему сзади, и оперся на перила. Снежень встал чуть в стороне, но тоже положил ладони на обвитую плющом решетку. Я же спрятался за их спинами и попытался незаметно спуститься с крыльца и затеряться в толпе, вовремя включив мозги и решив не светиться там, где мне быть, по большому счету, не следовало. Мне помог Ир, появившийся неизвестно откуда, как чертик из табакерки. Он, схватив за локоть, оттащил меня в сторону, поближе к каким-то кустам. Теперь мне было хорошо видно как само крыльцо, так и стоящая на нем троица. Особенно, мерцающий мальчик, который обвел всех присутствующих пустым, ничего не выражающим взглядом желтых глаз и… Когда Пестрый заговорил ровным и пугающе спокойным голосом, все разговоры внизу перед ним смолкли.

— У нас нет своего государства и связанных с ним национальных амбиций. У нас нет исторического наследия, которое следовало бы хранить и защищать. Мы живем в чужих странах и, как правило, преданы осязаемым, живым и настоящим личностям, а не абстрактным понятиям, как Родина, национальная гордость, народ или страна. У нас нет ничего своего, только наши дети. Единственная и величайшая ценность. Только ради них мы способны проявить расовую солидарность и даже предать тех из вас, кого выбрали в качестве своего ориентира в этом мире. Отказаться от мерцаний, которые не сбрасывали уже много лет или… объявить войну, — после этого стало казаться, что тягостное молчание, в которое погрузился сад, можно было резать ножом, а Пестрый, выдержав паузу, продолжил: — Я объявляю общую мобилизацию.

После этих слов мальчик согнул руки в локтях и поднял их на уровень своего живота. Левую повернул ладонью вверх, правую поместил над ней и ладонью вниз. И между ними, у него под туникой в области пупка словно засветился маленький светло-голубой фонарик. Сгусток света вырвался из-под одежды сверкающей искрой и застыл между ладоней ребенка. Я вспомнил, как Ир рассказывал, что всем мерцающим прокалывают пупок, в котором они носят какую-то особую серьгу. Её невозможно увидеть невооруженным глазом и магия тут не поможет. Найти её можно только на ощупь. Похоже, именно такую сережку сейчас задействовал Пестрый. И тут началось развоплощение.

Из толпы стали выстреливать такие же голубые огоньки, срывая мерцания со своих обладателей и накапливаясь между ладоней мальчика. Я вовремя успел бросить взгляд на Ира, и увидел, как от его живота отделилась такая же искра и теперь рядом со мной стоял не светлый эльф, а мерцающий. В толпе начали охать, обнаруживая в своих рядах вместо знакомых эльфов, людей, оборотней и прочих, мерцающие желтоглазые лица. Когда шар в руках Пестрого разросся до размеров футбольного мяча, он его отпустил. И перламутрово-голубой сгусток энергии взмыл в вечернее небо, зависнув над дворцовым садом. Из города за стенами дворца все продолжали и продолжали прибывать и вливаться в него новые искры. Тогда мерцающий заговорил снова: