Меч Кайгена - М. Л. Вонг

— Не говори так.

— Но…

— Я серьезно! — Мисаки искренне разозлилась. — Не говори так снова. Ни при мне, ни, тем более, перед Даниэлем.

Робин удивленно посмотрел на нее, а она продолжила:

— Может, все твои слова — правда. Может, ты принял худшие решения до этого, но это не изменит факт, что ты сейчас тут, как и твой сын. Думаешь, будет хорошо, если относиться к его существованию, как к ошибке?

— Я…

— Встань, — Мисаки вздохнула.

— Что…

— Идем со мной, — она схватила его за кимоно.

Она не была достаточно сильной, чтобы тащить Робина за собой, но за прошлые месяцы она научилась посылать джийю по крови по команде. Она подняла его на ноги, словно он был не больше Изумо, вывела его из комнаты. Она не отпускала его, пока они не остановились на крыльце с видом на двор. Нуму работали над рестораном, Нагаса, Аюми и Даниэль играли на весенней траве.

— Смотри, — Мисаки указала на Даниэля во дворе. — Смотри на него.

Робин так и сделал.

— Это — твой сын, — голос Мисаки стал резким от эмоций. — Я не знаю, какими плохими были обстоятельства его рождения, и я не знаю, какое зло охотится на тебя, но это не важно. Даже если его жизнь трудная, если все сложится так ужасно, как ты представляешь, ты не будешь жалеть, что он есть. Никогда.

Робин смотрел на двор, не отвечая. Нагаса управлял снежком, водил его зигзагом, а Аюми и Даниэль пытались его поймать, сталкиваясь и смеясь.

— Я не могу сказать, что все будет в порядке, — сказала Мисаки. — Мы уже не так наивны, но я могу сказать, что нужно жить с этим мальчиком, а не тратить время на тревоги и сожаления. Может, у тебя есть двадцать лет с ним. Может, всего два. Если потратишь время, упустишь его, то, когда оно закончится, будешь ощущать себя идиотом.

Миг прошёл, и Мисаки поняла, что она плакала. Она давно не плакала по Мамору. Увидев Робина с его сыном, она ощутила, как эмоции подступили к поверхности. Он не трогал ее физически. Новый Робин был не так прямолинеен, но она ощутила его жар на коже.

— Эм… — она сглотнула, провела рукавом по глазам. — Твой палец в порядке?

— Что?

— Покажи, — она схватила его ладонь раньше, чем успела подумать.

— О… — сказал Робин, когда их кожа соприкоснулась. — Т-ты не обязана…

— Муж сказал проверить, не нанесен ли вред, — сдавленно сказала Мисаки.

Они едва касались — Мисаки держала его мизинец большим и указательным пальцем, но это обжигало.

— Ну? — сказал Робин. — Кровеносные сосуды в порядке?

— Похоже на то, — сказала Мисаки, но не отпустила.

Ее указательный палец обвил его мизинец, и они замерли, тьма и свет, жар и холод. Она знала, что это было еще одно, что не пропадет. Она всегда будет любить Робина, как всегда будет скучать по Мамору. Все изменилось, а это нет. Было больно. В глубине было больно, но это не поглощало ее. Она научилась нести это как женщина.

— Я много времени провела, сожалея, — призналась она. — У меня был гениальный сын, любящие друзья, целая семья вокруг меня. А я была укутана в сожаления и не ценила это. Я не управляла той жизнью, пока она не стала ускользать сквозь мои пальцы, и стало слишком поздно.

— Мне так жаль, — сказал Робин. — Хотел бы я как-то…

— Не извиняйся, — твердо сказала Мисаки. — Просто пообещай, что ты не повторишь ошибки. Это ты можешь сделать для меня. Этого я хочу от тебя, Робин Тундиил, — Даниэль радостно завопил во дворе, когда Нагаса бросил еще снежок, и мальчик побежал за ним. — Если тот мальчик не ощутит твоего тепла, как отца, это будет самый большой ошибкой во вселенной.

* * *

Робин покинул Такаюби на следующий день.

Смотреть, как Даниэль прощался с детьми Мацуда, было приятным отвлечением от бури эмоций внутри Мисаки. Она забыла о детях-таджаках, как они любили обниматься. Нагаса, Изумо и Аюми восприняли это хорошо, застыв лишь на миг в удивлении, а потом улыбнувшись и похлопав Даниэля по спине. Хироши напрягся, возмущённо раскрыл рот, когда маленький таджака сжал его. Мисаки переживала, что Даниэль получит ледяной шип в грудь, но Сецуко спасла Хироши, подняв Даниэля для теплых объятий.

— Прощай, странный малыш! — она растрепала волосы Даниэля, и они торчали во все стороны под странными углами. — Возвращайся еще, нэ?

Опустив Даниэля у ног его отца, Сецуко сдержаннее попрощалась с Робином, а потом увела Аюми и братьев, чтобы дать Мисаки и Робину момент.

— Я еще навещу, — сказал Робин, пытаясь укутать Даниэля в ткань. — Если ты меня примешь… и если я еще буду живым.

— Что значит «если»? — резко сказала Мисаки. — Ты пообещал, помнишь?

— Что?

— Годы назад в Ливингстоне, в день, когда мы бились с Яотлом Техкой, ты пообещал, что не дашь никому тебя убить. Плевать, во что ты ввязался, сдержи слово. Это ясно, Тундиил?

— Ясно, — Робин улыбнулся ей, но улыбка угасла через миг. — Хотел бы я знать, что делать дальше.

— Я скажу, что делать. Ты вернешься домой, используешь миллионы фирмы Тундиил, чтобы обеспечить сыну стабильную жизнь, и начнёшь работать.

— Работа?

— Да. Думаю, нужно поймать много преступников.

— Уверена, что это ответ?

— Нет, — призналась она. — Но я как-то видела, что мысль о Жар-птице превратила мальчика в мужчину. Когда ты вернешься на те улицы и к причине, по которой ты встал на тот путь, думаю, ты обретёшь снова силу.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Знакомая боль поднялась между ними — жаркое желание броситься в объятия, сдерживаемое знанием, что они так уже не могли. Боль натянулась между ними, пока они смотрели друг другу в глаза. Они не дрожали, не кричали или плакали, как делали подростками. Они терпели все, как мужчина и женщина, какими они стали.

— Давай будем старше, когда снова встретимся, — сказала Мисаки.

— Что?

— Не на годы. Давай будем лучше и мудрее в следующий раз.

Робин кивнул, попытался еще раз запихать Даниэля в ткань.

— Нет, Pita! — скулил Даниэль, отбивая руки Робина. — Нет, нет!

— Yah jaand ka samay hai, — строго сказал Робин Даниэлю на дисанинке. — Глупышка, ты не пройдешь столько сам.

Даниэль надулся