Юлия Остапенко - Птицелов

«Простите меня, сэйр Лукас, — подумал Марвин. — Простите меня, дурака. Но, правда, я никак не могу придумать, что бы сделать для вас ещё, кроме как позволить вам нас отпустить. Да хранит вас Единый в милосердии своём».

Он осенил себя святым знамением и, отстранившись от тёплого тела лошади, вскочил в седло.

Тропа через лес, прежде узкая и запутанная, стала прямой и свободной, будто тракт на подъездах к Таймене. Дорога до Мекмиллена отняла у Марвина всего три часа.

Ив ждала его у ворот.

— Сколько, сколько?!

— Ей же богу, сам слышал!

— Единый помилуй, да за такие деньги в удачный день свинью купить можно!

— Побойся Бога, то тебе свинья — а то Единый!

— Ага, Единого к празднику не забьёшь, детишек не накормишь…

Говоривший испуганно смолк и уставился на ошалевшего собеседника: оба они, похоже, не верили, что один из них ляпнул такое богохульство. Через мгновение они заметили Лукаса, молча слушавшего их разговор, и оба побелели, как отменное туронское полотно. Он не шевельнулся, когда ремесленники развернулись и рванули в гущу толпы, наверняка отчаянно молясь Единому, которого только что поносили, чтобы эта болтовня сошла им с рук. Увы, Лукас не мог им этого гарантировать: может статься, что за углом их поджидают патрицианские ищейки. И тогда лишь Единый им и поможет, если сочтёт нужным, конечно. Как ни крути, всё в конце концов только к нему и сводится, и разве это не грустно?

«Что-то я впадаю в меланхолию», — подумал Лукас и, криво улыбнувшись, посмотрел на барельеф, возвышавшийся на фасаде храма над многолюдной толпой, теснившейся перед входом. Фасад изображал рукоположение Святым Патрицем первых рыцарей своего ордена, и Лукас задумался, драли ли в те времена непомерный взнос за право приобщиться к божественной святости. Вряд ли, конечно, — иначе на заре существования орден не смог бы привлечь столько сторонников. Как и положено разумным мошенникам, патрицианцы действовали осторожно и постепенно, и со временем сумели даже официальные торжества превратить в прибыльное предприятие. Особо нажиться можно было на созерцании таинств при Священном Круге, но плату за это обычно брали умеренную. В этот же раз намечалось нечто выдающееся, если даже вполне зажиточные с виду горожане жаловались на поборы.

Собственно, именно ради того, чтобы выяснить это, Лукас и забрался в толпу, являвшую собой бессистемную очередь за пропусками в амфитеатр, окружавший Священный Круг. Второй же целью было добраться до Дерека. Ни в особняке, ни в здании магистрата, ни в королевском замке его не оказалось, и никто не мог сказать Лукасу, где его искать. Похоже, последние дни у магистра Айберри выдались на редкость хлопотными. Храм Первопрестола был последним местом, где Лукас надеялся что-нибудь о нём разузнать — ну а нет так нет; в конце концов, Лукас нужен Дереку куда как больше, чем тот — ему. По правде говоря, Лукас вообще затруднился бы ответить, кто или что ему ещё нужно.

Таймена снова изменилась, хотя бунт явно был наконец подавлен, и даже почти все его следы успели исчезнуть — не считая нескольких обгоревших домов да вереницы трупов, болтавшихся на виселицах вдоль крепостной стены. Трупы сменялись каждый день, поскольку казни бунтовщиков всё ещё продолжались — как понял Лукас из разговоров в толпе, уже вторую неделю. Но казнили не только простонародье — в каждой таверне бурно обсуждалось четвертование проклятого цареубийцы, графа Фредрика Алектио. Так вот чья это голова на пике перед северными воротами, понял Лукас. Она успела порядком разложиться и почернеть, к тому же на ней попировало вороньё, так что сходу и не узнаешь, даже если знавал покойного при жизни. Сочувствия к нему Лукас не испытывал — скорее, его беспокоило, что патрицианцы выдали народу убийцу короля, и, стало быть, должны были объявить наследника. Однако осторожные расспросы, которые он провёл, ничего не дали. Все знали, что следующим королём станет сын Мессеры — Лукаса поразило то, с каким трепетом и уважением в народе произносили эту презрительную по сути своей кличку, — но это ровным счётом ничего не означало. Возможно, Дерек всё ещё ждёт Лукаса с его пташками, а возможно, патрицианцы решили укрепить в правах подкидыша. Так или иначе, завтра должно было состояться объявление наследника и присяга регента, но их личности не разглашались, что только подогревало интерес простого люда и вынуждало его ломиться в Таймену толпами. И о чём только думают патрицианцы? Мятеж едва подавлен, а нынешнее торжество спровоцировало новое столпотворение, и что будет, если чернь останется недовольна решением магистрата? Значит, патрицианцы почему-то уверены, что чернь будет довольна. И Общины будут довольны, и бароны тоже. Все будут довольны и счастливы, воцарится мир, согласие и благодать. И это Лукасу совершенно не нравилось, потому что означало, что Дерек его вовсе не ждёт — ни с его пташками, ни без них.

Тем не менее он упорно выстоял больше шести часов под вроде бы ласковым, но после полудня довольно-таки пекучим весенним солнцем, прежде чем оказался у стола, за которым два злых, как бесы, писаря выдавали пропуска в амфитеатр.

— Три серебряных, — не поднимая головы, буркнул писарь.

Деньги полагалось бросать в сосуд для пожертвований — как-никак уплата за созерцание священнодейств любого рода предназначалась не кому-нибудь, а самому Единому. Лукас вдруг подумал, что у патрицианцев есть своеобразное чувство юмора. Он молча бросил в щель золотой орлан.

— Имя.

Кто-то навалился на Лукаса сзади, и ему пришлось вцепиться в стол. Несколько минут, пока патрицианцы пинками и зуботычинами отгоняли наглецов, прорвавших оцепление, Лукас изо всех сил старался удержаться на ногах. Когда давление наконец ослабло, он взглянул на писаря и увидел в его взгляде лютую ненависть.

— Имя! — рявкнул писарь снова, и Лукас, до глубины души жалея беднягу, смиренно ответил:

— Сэйр Лукас из Джейдри.

Писарь заскрипел пером по клочку дрянного пергамента, на котором выписывались пропуска. Кто-то сзади взял Лукаса за плечо, и он снова напрягся, ожидая новой давки, но когда обернулся, увидел лишь рядового патрицианца с непроницаемым лицом.

— Пройдёмте со мной, мессер, — сказал он.

Лукас едва успел выхватить из руки писаря пропуск, потому что его уже настойчиво подталкивали ко входу в храм, туда, где двойное оцепление сдерживало толпу. Проклятье, и когда уже Дерек оставит свои инквизиторские замашки? Впрочем, военное положение не располагает к куртуазности, так что Лукас только молча радовался, что его ведут туда, куда он как раз и намеревался пробраться.