Александр Щеголев - Доктор Джонс против Третьего рейха

— Я, кажется, что-то вижу, — вдруг произнес по-прежнему напряженный Урбах. — Словно искорки мелькают.

— Вам явно пора отдохнуть. Мой совет, обратитесь к врачу, чтобы он погасил все ваши искорки, — господин штандартенфюрер устало зевнул, показывая, как намучился с капризным археологом.

— В самом деле — какое-то световое излучение, — объявил Хорхер, присмотревшийся своим проницательным глазом.

— Шайссе! И у меня в глазах какие-то просверки, — вынужден был признать Мюллер. — Не хватало нам вернуться в Берлин с диагнозом «коллективный психоз».

Потом и связанные пленники, и военнослужащие увидели переливчатое облако, поднявшееся из Ковчега и быстро распространившееся по пещере.

— Я чувствую опасность, — насторожился штурмбанфюрер Хорхер. — Наверное, нам лучше сделать отсюда ноги.

— Счетчик Гейгера скромно помалкивает, — откликнулся Мюллер. — Немецкий офицер не должен бояться оптического обмана, миража, игры света и тени.

— Это не опасно, это — прекрасно, — Урбах просто звенел от восхищения. — Получилось! Мы будем общаться с Богом, мы уже общаемся с Ним! Еврейское колдовское орудие служит и нам!

Как бы в подтверждение радостных слов каждый из присутствующих в пещере почувствовал себя на вершине блаженства или, по крайней мере, весьма недурственно. Сладостное ощущение распространялось из позвоночника на все тело. Потом наступил черед привлекательных видений. Кое-кто узрел распрекрасные девичьи лики и более волнующие детали женской фигуры, кто-то разглядел ажурные зАмки, окруженные висячими садами, кому-то привиделось, что он принимает парад бесконечных солдатских шеренг, отлично чеканящих шаг, кому-то показалось, что он на горной вершине и все вокруг залито золотом восхода. Один Джонс скромно нашел себя во главе каравана, уныло бредущего через пустыню. А Лилиан увидела себя на берегу тихой речушки где-то в Иллинойсе во время вечернего клева.

— Какое великолепие… поразительно… ради этого я бы бросил пить… — звучало то тут, то здесь.

Индиана первый услышал рокот, далекий, но мощный, быстро заполняющий пещеру.

И в одно неприятное мгновение все перевернулось. Женские лики обернулись оскаленными черепами, замки и сады превратились в дым и смрад пожарищ, марширующие войска стали грудами гнилых облезлых трупов, горы обрушились в бездонные трещины…

Вопль прокатился по пещере. А следом струи огня вылетели из залившегося ослепительным светом Ковчега.

— Не смотри, Лилиан, закрой глаза! — только и успел выкрикнуть Индиана.

И они не видели, как Огонь пожирает немцев, находящихся в пещере. Матросов Он умертвил почти мгновенно, продырявив их пламенными стрелами. Урбаха, Мюллера и его эсэсовцев Он рассек на половинки. Хорхера Он вскипятил, отчего полопались глаза, вылезли кишки и вытекли мозги… Насыщенные Огнем трупы светились и потрескивали, превращаясь в пепел.

Глыба вместе с Ковчегом какое-то время постояла спокойно, потом пространство вокруг нее сделалось неустойчивым. Массивный камень и золоченый ящик, словно потеряв плотность, покрылись рябью, стали зыбкими, колеблющимися. Пылевой вихрь очертил границу, за которой исчезала сила гравитации. И вот, обратившись в пучок оранжевых лучей, Ковчег и глыба на световой скорости исчезли в разломе.

Когда все стихло, Индиана минутку полежал спокойно, потом спросил:

— Лилиан?

— Да, Инди. Что это было?

Доктор Джонс поднялся, и веревки, прогоревшие в нескольких местах, свалились сами собой. Вокруг — пещера как пещера. Никаких намеков на скрижали Завета. Можно подумать, что ничего особенного не случилось, если бы не тридцать четыре трупа, вернее, то, что от них осталось. Угольки остались, да и только.

— Что это было? — переспросил Индиана. — Это был Гнев Божий. Сила Заповедей вырвалась в наш мир. Такое происходит не чаще, чем раз в три тысячи лет.

— Давай, мы тоже выскочим отсюда, — предложила Лилиан. — Переночуем где-нибудь на травке…

— В самом деле, ночи тут теплые, дождик не капает. Хотя, травка выгорела от солнца пару месяцев назад.

Они выбрались из пещеры Гнева Господнего и уж затем обнялись.

Ничего не понимающие азиаты и негры с недоумением смотрели на них, а один даже спросил, будет ли выплачена премия в размере пяти долларов.

Небо было огромное, звездное и ясное. Все свидетельствовало о Его величии. Все говорило о той свободе и том просторе, которые Он давал Индиане, Лилиан и другим людям с Его искрой в душе.

Истории бывают настоящими и вымышленными. Также короткими, чуть ли не в одно словцо, и длинными, почти вечными. Но любая из них когда-нибудь кончается. Рано или поздно они надоедают Сочинителям — и бледным двуногим, сидящим по пыльным щелям огромного мира, и самой Жизни, держащей весь мир на своей ладони. Это так естественно, ведь Финал любой истории — есть начало следующей. Исчезнет сочинитель, распадется мир, а закон Финала пребудет во веки веков, рождая новое из праха старого…

Город Чикаго пока не собирался никуда исчезать. Город, похожий на огромную турбину, превращал незначительные усилия человеческих частиц в тягу огромной мощности. И тяга эта уверенно толкала мир по неизвестному курсу, одновременно совершенствуя и разрушая его. Город, смутивший разум планеты странными железобетонными миражами, пока еще стоял.

Была осень — ветреная нездоровая пора. Ветры в этой местности дуют всегда, весь год напролет. Озеро Мичиган то втягивает послушные массы воздуха, то выплевывает обратно, наполнив их влагой и тоской. Но именно осенью, когда летняя жара неожиданно сменяется прохладой, ветры становятся особенно заметными, внедряя в бронхи хрип, а в нос — респираторные заболевания.

Было начало — опять Начало! — очередного учебного года. Впрочем, с некоторых пор учеба, как и великое множество других вещей, перестала играть какую-либо роль. Возвышенные планы на будущее были отравлены трупным запахом. Люди окончательно превратились в живую силу, в черные и красные стрелки на военных картах, в колонки цифр стратегических исследований…

Мужчина и женщина совместно проводили ночь.

— Все-таки ты недоразвитый. Тебе никогда не придет в голову, например, взять меня на руки и отнести куда-нибудь, — сказала она, сладко потягиваясь. — Зверь ты мой дикий…

— Зачем тебя нести? Ты и так идешь.

После недолгой паузы, заполненной чмокающими звуками, «дикий зверь» добавил:

— И потом, один раз я тебя уже носил на себе — аккуратно, как мешок с картошкой.