Джулия Джонс - Крепость Серого Льда

Райф, метнувшись вперед, вонзил меч в теневую плоть, и она зашипела. Раздался рев. Райф упал, не заметив сразившего его удара. Моргнув несколько раз, он увидел свою падающую тень и потянулся к мечу. Где же меч? Райф шарил по камню, а Шатан Маэр тем временем повернулся к нему. Глаза с черными прожилками извергали ненависть и алчность. Райф отшатнулся, и в нем вспыхнуло желание жить.

В этот миг он увидел другое бледное подобие себя самого. Оно подобрало меч, и Шатан Маэр обрушился на него. Райф видел собственную смерть, видел, как чудовище отрывает ему ногу. Он ухмыльнулся, как полоумный. По крайней мере он знает теперь, где лежит его меч.

Но сейчас, пожалуй, не время его поднимать. У него есть еще сулльский лук и стрелы. Райф отступил назад, подальше от Шатан Маэра. При виде лука демон почему-то встревожился. Райф перекатился по полу, ударился головой о камень. Перекатился еще раз и снова ударился. Время дробилось. Вскочив на ноги, Райф пустил стрелу, и она отскочила от толстой шкуры чудовища.

Шатан Маэр взревел, охваченный яростью. Райф нашел глазами свой меч. Теневые двойники Райфа больше не падали мертвыми около него. Это хорошо. Райф метнулся к мечу. В тот же миг демон взмахнул рукой, и его когти задели щеку и шею Райфа. Кровь наполнила рот, в ноздрях стоял холодный, отдающий смертью запах чудовища. Не дав Райфу опомниться, демон нанес новый удар. Голова Райфа мотнулась назад, и он поперхнулся собственной кровью. Время разматывалось, показывая множество разных исходов — слишком много, чтобы уследить за ними. Шатан Маэр ударил снова. Ледяные когти впились Райфу в плечо. Вспыхнула боль, но Райф в своем смятенном состоянии воспринял ее как приятное тепло.

Последний удар швырнул Райфа к его мечу, и когда Шатан Маэр приблизился для последнего удара, он взялся за рукоять.

Сердце демона принадлежало ему.

— За Битти! — вскричал Райф и вогнал меч между ребер в сердце.

Нееееееееет... прокатилось глубоко внизу, в месте схождения двух миров. Один из Последних, беззвучно смеясь, смотрел на Райфа через исчезающую теневую дверь. С шумом всосав в себя наполняющие комнату сгустки тьмы, дверь пропала, но след от нее надолго остался в воздухе.

Время смешалось. Теневые двойники толпились вокруг, медленно сливаясь с Райфом. Шатан Маэр рухнул ему на грудь, и Райф не знал, хватит ли у него сил сбросить с себя демона. Вес чудовища медленно выдавливал воздух из его легких, теневая кровь, едкая как кислота, промочила рубашку. В остальном, учитывая все обстоятельства, Райф чувствовал себя сносно.

«Мы способны быть чем-то большим», — сказал Адди, и он был прав. Жаль, что его нет здесь сейчас — помог бы Райфу свалить с груди эту тушу.

Время уходило. Райф знал, что ему тоже пора уходить. Он попытался сдвинуть мертвого демона, и у него тут же заболело все, что прежде не давало о себе знать. Гримасничая, он снова сделал усилие. Иногда стоит потерпеть. Боль доказывает, что ты жив, а это сейчас самое главное.

Напрягшись, Райф сбросил с себя Шатан Маэра.

Пора идти за Медвежкой и начинать новую, лучшую жизнь.

Снаружи, само собой, светило солнце. Фокусы Глуши неистощимы, в этом ей не откажешь. Медвежка встретила Райфа у ворот крепости, и они вместе пошли на восток — а может, на юг. В Глуши ни в чем нельзя быть уверенным.

Ангус Лок остановился в Трех Деревнях, чтобы купить цветов. Он знал, что это глупо, ведь у Дарры свой цветник, но ему хотелось оказать ей внимание. Солнце стояло высоко и, может быть, даже пригревало — ему было трудно судить об этом в своих многочисленных зимних одежках. В полях резвились ягнята, и Ангус улыбался, глядя, как они роются в густой шерсти своих маток. «Мы все когда-то были такими же маленькими и беззащитными», — думал он.

Его улыбка померкла, когда он вспомнил, что Дарре и девочкам пришлось одним управляться с весенним окотом. Они у него славные, работящие девчушки, но это не женская работа. Возможны всякие осложнения. У жены, правда, руки куда более умелые, чем у него самого, но Ангусу все-таки не хотелось бы взваливать на нее этот тяжкий труд. В последнее время он сожалел о многих вещах, и все они касались не его, а кого-то другого.

Маленький рынок, собиравшийся каждые десять дней на деревенской площади, уже сворачивался. На прилавках осталось что поплоше: зеленые бобы с черными пятнами, вялые капустные кочаны, склизкий лук-порей. Тот, кто рискнет пообедать в «Овечьем копытце», непременно встретится с этим луком снова — можно подумать, что тот обладает способностью перемещаться сам по себе.

Увидев девочку с большой корзиной подснежников и душистого горошка, Ангус направил коня к ней.

— Сколько ты просишь?

— Медяшка пучок.

— Нет, за всю корзину?

Девочка, младше Касси, но чуть постарше Бет, вытаращила глаза. Хорошенькая, но его дочки лучше. Чтобы избавить ее от путаных подсчетов в уме, он протянул ей золотую монету.

— Привяжи корзину к седлу какой-нибудь красивой ленточкой, и будем в расчете.

У нее хватило ума не спорить.

— Как тебя звать? — спросил Ангус, пока девочка привязывала корзину мозолистыми, загрубевшими от крестьянской работы руками.

— Бронни.

— Разменяй монету перед тем, как идти домой, Бронни. Половину отдай своему батюшке, а на остальное купи себе чего хочешь. Никто ведь, кроме нас с тобой, не знает, сколько ты выручила за цветы. — И Ангус уехал, видя по лицу девочки, что она побоится последовать его совету.

Ну что ж, как знает. Он уже чуял запахи родного дома. Крольчатину в кухонном горшке и ту липкую медовую жуть, которую вечно печет Бет. Видят боги, только дуралей с любящим сердцем способен безропотно есть подгоревшую стряпню своих женщин!

Скорее бы уж. Предосторожность требовала ехать кружной дорогой, мимо старой рощи и ручья, но пусть предосторожность отправляется ко всем чертям. Слишком долго он был осторожен. Домой он поедет самой короткой дорогой.

Цветы от быстрой скачки падали из корзины, и он усмехался, представляя, какой след за собой оставляет. Какой-нибудь дурачок, чего доброго, пойдет по нему, думая, что цветочный след приведет его к принцессе — а вместо нее найдет старого страховидного объездчика, от которого поцелуя уж точно не дождешься.

Когда он повернул с дороги на тропку, ведущую к его усадьбе, веселья у него поубавилось. Что-то дыма нет — Дарра, наверно, вычищает очаг. Легкая дрожь прошла по плечам Ангуса. По этой тропинке уже несколько месяцев никто не ходил — вон как она заросла. И ветки у яблонь в восточном саду не подрезались с самой осени, а ведь Дарра всегда ходила за ними, как за детьми.