Елена Клещенко - Северус Снейп и Отвратное зелье

Ну, теперь жди следующего вопроса. С логикой у него все в порядке. Ох и давно мне не приходилось об этом рассказывать — в Дурмштранге все про нас и так знали.

— Извините еще раз, мисс Хитрых, но, если я правильно понял, ваша бабушка — очень незаурядная ведьма, и при этом оба ваших родителя… не принадлежат к волшебному сообществу?

— Род Хитрых проклят, сэр, — коротко сказала я. — Давно, еще при царе Алексее Михайловиче, кому-то мы крепко наступили на хвост. Магические способности в нашей семье передаются по женской линии через поколение. Моя мать — маггл, моя прабабка была магглом — комсомольским вожаком, если вам это что-то говорит. Если у меня родится дочь, она тоже будет магглом. А колдуньей может быть только дочка моей дочери. Вот так.

Снейп ответил не сразу. Сначала пробормотал что-то замысловатое с упоминанием Мерлина и красного змеиного яйца (будем считать, что я не поняла). Потом сказал:

— Мисс Хитрых, я сожалею. Это, наверное, ужасно. Матери и дочери… маги и магглы в одной семье… просто чудовищное проклятие. Никогда о таком не слышал.

— Мы привыкли, сэр. В России, кроме нас, есть еще две такие семьи. Когда-то это была довольно распространенная порча, но другие роды, которые от нее пострадали, уже прервались. Понимаете, когда у магглов, тех же коммунистов, рождается ведьма… или в колдовском роду появляется нормальный ребенок… хорошо, если бабка жива, а если нет, то у девочки мало шансов. С другой стороны, в нашем положении есть и плюсы. Бабушки лучше воспитывают детей, чем мамы, это же ваш Киплинг сказал.

— Да, совершенно верно, — сказал он. — И потом, знаете, мисс Хитрых, я как педагог не раз убеждался, что чистоте крови придают совершенно неоправданное значение. Нравится это нашим аристократам или нет, но магглорожденные бывают весьма талантливыми! Потом, когда человеку — я говорю для примера — приходится расти в неблагоприятном окружении, это великолепная тренировка. Можете мне поверить, я преподаю в Хогвартсе полтора десятка лет!

Как-то очень горячо он заговорил. Не в своем стиле. Мне захотелось спросить, кто он сам — чистокровный волшебник или наоборот, но я остереглась. Если он чистокровный, от меня, пожалуй, после такого вопроса мокрое место останется. Если нет, то… тем более.

— В России этому вообще не придают значения, сэр, — сказала я. — Не от хорошей жизни — за последние сто лет число волшебников у нас резко уменьшилось. Если мы будем еще и родовитостью считаться, то сойдем на нет. В конце концов, какая разница? Ведь самые первые волшебники были детьми магглов, правильно?

— Когда Адам пахал, а Ева пряла, где был волшебник? — подхватил он, заменив слово gentleman на magician. Я засмеялась, а он попросил:

— Расскажите про вашу школу. Кто туда едет учиться, кроме русских и болгар?

Рассказывать про Дурмштранг весело — когда знаешь, что больше не надо туда возвращаться. Я и рассказывала. Про чумовых восточных немцев, про мою одногруппницу Цветану — обе ее бабки были вилами, и как от нее дурели мальчишки, это надо было видеть! — про анимагов-полиморфов, которых у нас было двое, про якутскую погодную шаманку… О Каркарове Снейп отказался говорить напрочь. А я за это не сказала ему, где находится Дурмштранг.

Тем не менее мадам Помфри попала в самую точку. Вечер воспоминаний у нас получился.

— …А у нас в группе учились братья-прибалты, умели вызывать бурю на море. Из рыбацкого рода, при этом сами в море ходить ненавидели, их укачивало. Так что портить погоду они наловчились просто здорово. Вот я и подумала: у нас есть Аюга, есть эти горячие эстонские парни… В общем, дальше вы понимаете. Не было у этих гадов больше никакого квиддича, была сплошная погодная аномалия. Как только их команда на поле — конец всему: сверху мокро, снизу грязно!

— Да, кстати о квиддиче. У нас на курсе была одна шайка, из… с другого факультета. Полные идиоты. Все время цеплялись ко мне: то стукнут сзади, то крысу дохлую бросят в котел, то имя мое переврут… Надоели страшно. Пришлось плеснуть им в пиво безадресного однополого приворота… Нет, вы не думайте, не длительного, всего на сутки. И не очень крепкого. Не знаю, как после этого прошла их дружеская вечеринка в узком кругу, но надеюсь, успешно! — он шкодливо ухмыльнулся.

— Но, сэр… — Я не знала, возмутиться мне или засмеяться. Ну ничего себе! И при этом человеке я стеснялась вспоминать, как прикололась над Поляковым! Вот тебе и закрытая английская школа… Но как, однако, схоже протекала наша трудная юность, и какие одинаковые идеи посещают начинающих зельеваров, когда их обижают!

— И я нисколько не сожалею. Эти четверо и были самые настоящие…

А вот это маггловское английское словечко я поняла, отрицать не буду. Ибо сказано: в любом чужом языке первыми обычно выучиваются самые грязные ругательства.

— Профессор!.. — укоризненно воскликнула я.

— Прошу извинить, — отозвался он без тени раскаяния. — Но вы просто их не знали, Ст… мисс Хитрых.

Он снова улыбнулся светлым воспоминаниям юности. Потом помрачнел.

— Конечно, когда они проспались, то скоро вычислили меня. А их было четверо… ну, или трое, четвертого можно было не считать… Жаловаться не пошли, никому не признались, что плохого им сделал Снейп, — он рассмеялся, цинично и громко, как подросток, и я вдруг ясно представила его пятикурсником. Честно говоря, не люблю таких пацанов. — Еще бы! Я потому и думаю, что опыт удался, уж очень они меня ненавидели, а молчали, как флоббер-черви в салате. Так никто и не узнал. Зато они сами со мной сквитались. Как у них принято, без взрослых. Один раз чуть не убили, а в другой раз…

Он оборвал себя, встряхнул головой. Быстро глянул в мою сторону — и тут же прикрыл глаза, тяжело дыша. Я сначала испугалась, но тут же поняла: защитная реакция легилимента, который не может закрыть воспоминание и боится, что его прочтут.

Да елки ж палки! И умела бы я, не стала бы его сейчас читать. Вот абсолютно не хочется знать, что за гадость сделали с ним его подопытные.

Я молча встала из-за стола, подошла к камину и пустила в него Маруську. Засиделась моя подруга в кошельке, пора ей погулять.

Буковые дрова занялись быстро, из камина поднялся рыжий свет. Оглянулась через плечо: Снейп сидел в той же позе, совершенно неподвижно, только губы дергались, будто от стреляющих болей.

Настасья, сказала я себе мысленно, посмотри внимательно на дядю и сделай выводы. Как он говорил — с двадцати лет на Отвратном зелье? Ага. Замечательная вещь. Надежнейшая броня против любых страстей. Холодная улыбка как универсальный ответ. И нестертые, незабытые беды старшего школьного возраста. Крупный ученый, Мастер Зелий, декан одного из четырех факультетов Хогвартса, практикующий легилимент — а внутри у него мальчишка, над которым только что поизмывались однокурсники. И так десять, двадцать лет. Эти деятели, небось, живут как ни в чем не бывало, детей растят… если только не погибли в заварушках с Вольдемортом. А он все еще там, где им и ему пятнадцать и их четверо против одного, и конца этому нет, потому что нет у него ничего, кроме этого… Ты для себя просчитала такой вариант?! То-то и оно.