Джо Аберкромби - Герои

— Я прожил последние десять лет, преклоняясь то перед одним, то перед другим. — Кальдеру не пришлось лгать. Чёрный Доу оставил его в живых, потом потребовал повиновения, а потом начались угрозы. И гляньте, чем всё обернулось. — Мои колени гнутся легче лёгкого.

Маг причмокнул, глотая последний кусочек моркови и откинул приборы на тарелку.

— И это радует. Представить не можешь, сколько подобных бесед я провёл с людьми, у которых были жёсткие колени. К таким у меня уже не осталось ни капли терпения. Но я способен проявить щедрое великодушие к тем, кто прислушивается к разуму. Может сложиться так, что я пришлю к тебе кое-кого с просьбой оказать… услуги определённого рода. Когда настанет тот день, я надеюсь, ты меня не подведёшь.

— Какого рода услуги?

— Такого, который впредь не даст повода людям с ножами уводить тебя не той дорогой.

Кальдер прочистил глотку.

— Такого рода услуги я предоставлю с большим удовольствием.

— Прекрасно. Взамен ты получишь золото.

— Так вот оно, щедрое великодушие мага? Золото?

— А ты чего ждал — свитка с заклинанием? Тут тебе не книжка сказок для маленьких. Золото есть всё и вся на свете. Власть, защита, любовь. Меч и щит. И нет дороже дара. Но у меня, так уж вышло, есть и другой. — Байяз выдержал паузу, точно скоморох перед тем как отколоть прибаутку. — Жизнь твоего брата.

Кальдер почувствовал, как у него сводит лицо. Надежда? Или огорчение?

— Скейл умер.

— Нет. Он потерял на Старом мосту правую руку, но остался жив. Союз освобождает всех пленных. Жест доброй воли, как часть исторического мирного соглашения, которое ты с такой благодарностью сейчас принял. Сможешь забрать дуболома завтра к полудню.

— Что мне с ним делать?

— Я далёк от советов, что тебе делать с подарком, скажу только, что нельзя стать королём, кое-чем не пожертвовав. Ты же хочешь стать королём?

— Да. — Пускай с начала вечера дела поменялись самым коренным образом, но уж в этом-то Кальдер не сомневался.

Первый из магов встал, поднимая посох, слуга принялся проворно убирать еду.

— Тогда старший брат становится грозной преградой.

С минуту Кальдер изучал его, спокойно глядевшего вдаль на затемнённые поля, словно их устилали цветы, а не трупы.

— Ты ел именно здесь, откуда доплюнуть до общей могилы… специально, чтобы показать какой ты безжалостный?

— Неужто всё на свете должно иметь зловещую подоплёку? Я ел именно здесь, потому что я хотел есть. — Байяз наклонил голову набок, глядя вниз на Кальдера. Точно птица следит за червяком. — Могилы мне, вообще-то, без разницы.

— Ножи, — пробормотал Кальдер, — и угрозы… подкуп и война?

Глаза Байяза сияли отражённым светом лампы.

— Да-да?

— Что же ты, нахер, такой за волшебник?

— Такой, которому ты теперь служишь.

Слуга потянулся к его тарелке, но Кальдер перехватил его руку, прежде чем тот за неё взялся.

— Пускай стоит. Я, наверно, попозже поем.

На это маг улыбнулся:

— Что я говорил, Йору? У него желудок покрепче, чем тебе казалось. — Уходя, он помахал через плечо. — По-моему, теперь Север в надёжных руках.

Байязов слуга прихватил корзину, подхватил лампу, и последовал за хозяином.

— А где сладкое? — крикнул им вслед Кальдер.

Слуга ещё раз ухмыльнулся ему напоследок.

— Досталось Чёрному Доу.

Отсвет лампы проводил их за угол дома, потом они пропали, оставляя Кальдера во тьме, погружённым в плетёное кресло. Он закрыл глаза и тяжело задышал, со смесью сокрушительного разочарования и ещё более сокрушительного облегчения.

Мой дорогой, испытанный друг.

Мне доставляет огромное удовольствие сообщить вам о том, что в сложившихся обстоятельствах я готов пригласить вас обратно в Адую, снова занять ваше место среди рыцарей-телохранителей, и, по праву вашу, должность моего Первого стража.

Мы искренне тосковали по вам. В ваше отсутствие, нам непрестанно дарили свет и покой ваши письма. За все ошибки с вашей стороны я давным-давно вас простил. От всей души надеюсь, вы сделаете то же самое, за все ошибки с моей. Прошу, сообщите мне, что у нас с вами всё по-прежнему, так, как было до Сипани.

Ваш повелитель,

Верховный король Инглии, Старикланда и Срединных Земель, протектор Вестпорта и Дагоски, Его светлейшее величество…

Дальше Горст читать не мог. Слёзы жалили веки, он закрыл глаза и, как возлюбленную, прижал к груди комочек бумаги. Как часто нищий, презираемый, изгнанный Бремер дан Горст видел во сне этот миг? Я и сейчас сплю? Он прикусил ободранный язык, и сладкий привкус крови принёс облегчение. Снова разомкнул веки, не сдерживая хлынувших слёз, и разглядывал письмо сквозь мерцание влаги.

Дорогой и испытанный друг… по праву должность Первого стража… свет и покой… по-прежнему, как было до Сипани. По прежнему, так, как было до Сипани…

Он нахмурился. Вытер слёзы тыльной стороной запястья и уставился на дату. Письмо отправили шесть дней назад. До моих сражений на бродах, на мосту, на Героях. Вообще до начала битвы. Он не соображал, смеяться ему или плакать, и в итоге сделал и то и то, сотрясаясь слезливыми смешками, осыпая письмо капельками слюны счастья.

Какая разница почему? Я получил то, что заслуживал.

Он вырвался из палатки, и было так, словно он никогда прежде не видел солнца. Не чувствовал простой радости животворного тепла на лице и ласкового ветра. Он озирался по сторонам с удивлением в мокрых глазах. Когда он плёлся сюда, понижавшийся к реке клочок земли был взболтанной грязью, усыпанной мусором помойкой. Теперь же здесь раскинулся прекрасный сад, исполненный красок. Окрылённых взглядов и приятных бесед. Смеха и птичьей песни.

— У вас всё хорошо? — Насколько Горст мог судить сквозь слёзы, Рюрген казался слегка озабоченным.

— Мне пришло письмо от короля, — пискнул он, ни черта более не стесняясь своего голоса.

— Что там? — спросил Младший. — Плохие новости?

— Хорошие новости. — И он обхватил Младшего за плечи и тесными объятиями выдавил из него стон. — Лучшие. — Он подгрёб другой рукой Рюргена, отрывая их ноги от земли, сжимая обоих, как любящий отец мог бы прижать к себе сыновей. — Мы едем домой.

Горст шёл, непривычно для себя пружиня шаг. Без доспехов, он был так лёгок, что мог случайно вспорхнуть к солнечным небесам. Сам воздух пах слаще, пусть по-прежнему со слабым привкусом выгребных ям, но он вдыхал его полной грудью. Все его раны, всю боль и досаду, все мелочные разочарования, растворил непобедимый сияющий свет.