Шон Макмуллен - Путешествие «Лунной тени»

– Неужели деревянная скамья удобнее, чем мои колени? – спросила она уверенным, царственным тоном.

– Нет, конечно нет, – признал Ларон.

– В таком случае оставайся там, где находишься.

«А эта девица привыкла отдавать приказы», – отметил про себя Ларон, погружаясь в мягкость нежданной «подушки». Она погладила его по волосам, потом рука ее замерла в его кудрях.

– Ты все еще выглядишь усталым, – сказала она. – Когда ты спал в последний раз?

– О, где-то там, в пустыне.

– Я спросила не где, а когда.

– Не помню.

– Ты не заботишься о себе как надо.

– Я все еще жив, – усмехнулся он. – Это не так уж плохо.

Только теперь Ларон понял, каким сильным стал дождь, однако навес повозки выдержал испытание, надежно укрывая их от воды.

– Судя по дорожным указателям, мы доберемся до Гладенфала во второй половине дня, – сообщила Сентерри.

– Слишком быстро, – проворчал Ларон. – Как долго я спал?

– Часов восемь, может быть, десять.

– Восемь часов! – воскликнул юноша, резко поднимаясь и усаживаясь на прежнее место, прежде чем Сентерри успела удержать его.

– Да. Видимо, мои колени оказались достаточно уютными.

Ларон покраснел. Сентерри хихикнула. Он потер ладони, затем размял колени, провел пальцами по волосам и присмотрелся к торчавшему у дороги камню в надежде, что это верстовой столб, а потом подул на кончики пальцев и снова потер ладони, наконец они миновали настоящий верстовой столб.

– Вот это да! Мы почти у самого Гладенфала, – ахнул он, прочитав отметку на камне.

Сентерри подалась вперед, обхватила ладонью затылок Ларона. Развернула его голову лицом к себе и решительно поцеловала юношу в губы. Им удалось не сбиться с пути лишь потому, что лошадь сама выбирала дорогу, предпочитая утоптанный грунт.

– Веландер просила быть доброй к тебе, – прошептал Сентерри. – Это можно назвать добрым жестом?

– О да, – признал Ларон. – Но я не уверен, что она подразумевала именно это.

– Она будет ревновать?

– Нет, но она станет жалеть о том, что ее кровь холодна, а жизнь покинула тело. Она не может делать кое-что, например целовать. Это слишком опасно.

– Я не хочу, чтобы ей приходилось о чем-то жалеть. – Сентерри взглянула на дорогу впереди.

– Я согласен с этим.

– Может, нам просто не стоит рассказывать ей.

– Хорошо. Все равно я этому не особенно верю.

– Почему? – искренне удивилась Сентерри.

– Ну, знаешь, ты красивая, а я… Ладно, мне не нравится говорить о себе. Это навевает грустные мысли.

Сентерри передала юноше вожжи, а затем прижалась к нему, обвив руками его шею.

– Мне холодно, – сказала она тихо и положила голову ему на плечо. – И не трудись предлагать мне плащ.

Ларон понял намек и обнял ее плечи свободной рукой. Они миновали еще один верстовой столб. До города оставалось около часа езды.

– И что вы с Веландер будете теперь делать? – задала вопрос Сентерри.

– Приносить радость, заниматься благотворительностью в Гладенфале, а потом поедем дальше. Нам нравится думать, что мы несем людям добро, но нас обычно никто не приветствует.

– Ты имеешь в виду убивать злых и гадких типов?

– «Убивать» – слишком сильное слово. «Выбраковывать» это мне больше подходит.

– А скажи… вы с Веландер… то есть вы…

– Мы что?

– Ну, в интимном смысле?

– Нет!

Горячность его возгласа показывала, что сама мысль об этом была для Ларона неприемлемой.

– Но ты ведь заботишься о ней.

– Да.

– Почему?

– Потому что я – все, что у нее есть.

– Но что ты получаешь взамен?

– Ничего. Это связано с идеей рыцарского служения. Ну, в общем. Полагаю я заслуживаю благодарности. По-своему она стала намного лучше и добрее после того, как умерла.

– Ты хочешь сказать, что живая она была хуже? – ужаснулась Сентерри.

– Ну понимаешь… в некотором роде да. Это очень сложно объяснить.

Несколько минут они ехали молча, но приближение города придало Сентерри решимости:

– А как случилось, что Веландер выпала столь необычная судьба?

Ларон покачал головой, словно сомневаясь, какую часть правды стоит рассказывать.

– Она была блестящей молодой священницей, перед ней открывались самые радужные жизненные перспективы, будущее было полно обещаний. Потом она сделала большую глупость, провела магический эксперимент. И ее убили. Я… я обнаружил эхо, отзвук ее души после того, как все признали ее мертвой. Я произнес заклинание. Конечно, это глупо, но я намерен и впредь вести себя глупо.

– Но почему? Она была мертва.

– Если умрет твой возлюбленный или ребенок, разве ты не станешь рыдать над его телом? Если произойдет несчастный случай, который лишит тебя дорогого человека, разве ты не сохранишь его портрет, кольцо, стихотворение, плащ, локон? Люди навещают могилы умерших, оставляют там цветы, свечи, даже вино. Все это позволяет умершим не исчезать полностью, без следа.

– Но все эти действия совершаются во благо живых, а не мертвых, – парировала Сентерри.

– В самом деле? Но мертв ли огонь, когда языки пламени угасли, а угли остыли, и лишь слабый красноватый отсвет сохраняется в последнем из них?

– Нет.

– Возьми эту последнюю искру, последний источник тепла и зажги свечу. Будет ли огонь мертвым?

– Но это не то же самое…

– Возьми свечу и с ее помощью снова разожги угли. Умирает ли огонь? Огонь – это процесс, как и жизнь. Искра души Веландер теплилась в безмолвном, темном месте в течение очень долгого времени. К тому моменту, когда я нашел ее, она бы столь слаба, что я уже не мог вернуть ее к жизни… но вернуть ее в этот мир я был способен.

– Да, ты уже использовал это выражение, – задумчиво проговорила Сентерри.

– Это так. Значит, ты слушала мои слова. Это очень приятно, большинство людей не принимает меня всерьез.

Сентерри пыталась осмыслить то, что Ларон только что ей рассказал, но это было слишком трудно. Метафора, приведенная странным юношей, казалась необычной, но оспорить ее Сентерри не сумела.

– Итак, она не вполне жива?

– Нет, но вокруг нас множество живых людей, которые не заслуживают права на жизнь.

– Она убивает. Это нельзя назвать добром или справедливостью.

– Убивают и солдат, и король. Разница в том, что они убивают не только дурных, но и хороших людей, невинных, благородных, щедрых, потому что их войны редко имеют какое-либо отношение к справедливости. Веландер убивает лишь жестоких, отвратительных, злобных, жадных, конечно, за исключением непредвиденных случаев. Она вносит в мир больше добра, чем многие люди. Если бы я в одиночку попытался противостоять твоему бывшему рабовладельцу, его клиенту и их телохранителям, имея в руках боевой топор, разве смог бы я победить их всех и защитить твою честь?