Ольга Романовская - Дама с единорогом

— Я взял на себя смелость поручить монахам молиться за души Вашего отца и мачехи. — Он подошёл ближе, встал рядом с ней.

— Спасибо. Вы так добры ко мне. — Ей было легче оттого, что кто-то стоит рядом и разделяет её горе. Она тяжело вздохнула и положила на надгробие последний цветок.

— Пойдёмте!

Жанна низко опустила голову и прошептала:

— Вы слишком много для меня сделали, я этого не заслужила.

— Разве я что-то сделал? Вы можете сделать для меня гораздо больше.

Она вздохнула и улыбнулась ему.

Открыв глаза, Жанна снова увидела перед собой склеп. Одна, затем вторая слезинка сползла по щеке. Не выдержав, она беззвучно разрыдалась. Потом, затихнув, Жанна Леменор сквозь радужную призму влаги долго смотрела на пустую могилу. И не было обиды, молчала ядовитая гордость — было только желание всё изменить.

Только теперь она поняла, что видела только то, что хотела видеть. Верно говорят: кого Господь хочет погубить, того лишает разума.

За спиной послышались шаги. Жанна вздрогнула и обернулась, забыв утереть слёзы.

У лестницы стояли две женщины; одна из них держала в руках лампу.

Графиня стыдливо отвернулась и насухо утёрла лицо. Зачем они пришли, зачем они нарушили её уединение?

Женщина с лампой подала руку своей спутнице и помогла ей подойти к могиле Дэсмонда Норинстана; Жанна почтительно посторонилась.

— Кто Вы? — тихо спросила она.

Женщины молчали, словно раздумывая над тем, нужно ли ей отвечать. В колеблющемся свете свечи и лампы баронесса сумела более-менее разглядеть их. По-видимому, перед ней были мать и дочь. Обе носили траур. Пожилая женщина одета скромно, на голове — вдовий апостольник. Несмотря на годы, она держалась прямо, даже гордо. Вторая была младше Жанны, ростом несколько ниже матери; во всей фигуре и лице не было ничего примечательного, за исключением, пожалуй, двух вещей. Во-первых, у неё были удивительно большие тёмные глаза, а, во-вторых… Баронессу Леменор поразили её длинные тонкие алебастровые пальцы, переходившие в аккуратные, словно выточенные из мрамора, кисти.

Девушка подняла лампу, чтобы матери было лучше видно, тем самым осветив своё лицо. Жанна невольно вскрикнула и прижала ладонь ко рту — в этих печальных серых глазах, по этому бледному лицу, этим по-детски пухлым губам на миг промелькнуло знакомое выражение. Её сходство с Роландом, тем Роландом, обожествлённый образ которого она совсем недавно воскрешала в памяти, было разительным. Сомнений не было, перед ней стояла та самая Фло, кроткая и упрямая одновременно, решившая посвятить жизнь служению Богу. Нет, в её лице не было ни тени досады, ни тени злобы или зависти — только тихая скорбь и сочувствие, сочувствие к ней, Жанне.

Её мать смотрела по-другому. Во всех её немногочисленных движениях читалась неприязнь, желание остаться наедине со своим горем. Жанна не выдержала её тяжёлого взгляда, подняла с полу свечу и быстрым шагом направилась к выходу. В конце концов, её бывшая свекровь права: ей здесь не место, она не имеет права стоять рядом с женщиной, сына которой отвергла. Она ей чужая, и они ей чужие.

На первой ступеньке её догнала Флоренс.

— Вы баронесса Уоршел? — тихо спросила она.

Жанна кивнула. У неё не хватило сил признаться, что некогда она была замужем за её братом, что у неё есть от него ребёнка, оставшийся без имени после её вторичного скоропалительного брака, признаться в том, что она пришла сюда замаливать свои грехи.

(«Именно так, нечего лгать себе! Ты пришла сюда не ради него, а ради себя самой. Ты хочешь спать спокойно, поэтому и молилась за спасение его души. Ты хотела усыпить свою совесть»).

Если они знают, то ей не стоит об этом говорить. А если не знают — тем более.

— Не обращайте внимание на мать: она подавлена горем. — Фло взяла её руку в свою и крепко пожала. — Я рада, что хотя бы сейчас увидела Вас! Мне всегда хотелось увидеть ту, которую так любил брат.

— Вы не бойтесь, — с грустной улыбкой сказала она, заметив странное выражение лица Жанны, — он не попадёт в Ад. Я буду день и ночь молиться за него, и Господь обязательно смилостивиться над его душой. Она вознесётся в Рай.

Флоренс выпустила её руку и поцеловала Жанну в лоб.

— Прошу, скажите, как я могу найти с Вас! — с трудом шевеля губами, взмолилась баронесса.

— Через Оливера де Гиляра. Он живёт в Рединге, а сейчас сопровождает нас. А Вам есть что сказать?

— Не сейчас! — выдохнула Жанна и заторопилась к выходу.

В Леменоре её ожидал враждебный приём мужа. Он встретил её во дворе, но подождал с объяснениями до тех пор, пока они не остались наедине.

— Зачем Вы ездили в Норинский замок? — злобно спросил Артур.

— Мне было нужно. — Жанна не обратила внимания на его тон.

— Вы к нему ездили? — взвился Леменор, делая ударение на предпоследнем слове. Всё внутри него клокотало от злобы.

Сжав кулаки, он метнул гневный взгляд на супругу, хотел что-то сказать — но натолкнулся на её холодный непроницаемый взгляд. Это спокойствие смешало его планы. Если бы она защищалась, если бы оправдывалась… Но она молчала, презрительно поджав губы.

— Можно подумать, что Вы до сих пор замужем за ним, а не за мной! — пробурчал граф.

— Не смейте ревновать к мёртвым! — резко ответила Жанна и вышла.

Он не мог этого стерпеть и, догнав её, ударил по скуле. Она ойкнула, приложила руку к лицу, но промолчала. Это взбесило его ещё больше.

— Ты у меня всю жизнь в ногах обязана валяться, тварь! Я тебя из сточной канавы взял, спас от суда… Ты ведь помнишь, что твой первый муженек лизали зад валлийцам? Вот потеха, наверное, чертям делать из его шкуры ремни!

— Не смейте, — закричала она и замахнулась на него, — Вы и мизинца его не стоите! Вы и в подметки графу Норинстану не годитесь, он был мужчина, а Вы…

— Заткнись, сучка!

Не выдержав, он до полусмерти избил её.

В июне 1283 года брат Ллевелина, Давид, был выдан соотечественниками королю Эдуарду. Его судил специальный суд английского парламента в Шрусбери, который приговорил его к суровому наказанию: за измену королю, возведшего его в рыцарское звание, растянуть лошадьми, за убийство — повесить, за пролитую в Страстную неделю кровь — выпотрошить, за покушение на королевскую жизнь — четвертовать. Приговор был полностью приведён в исполнение. Голова Давида была выставлена рядом с головой брата у Тауэра.

Уэльс был разделён на графства по английскому образцу, где были введены единые англо-валлийские законы.

Барон Элджернон Уоршел скончался, не дожив нескольких лет до совершеннолетия. Забитый властолюбивым отчимом, попрекаемый прошлым отца, он пытался бежать в монастырь, но был пойман и под строгим надзором возвращён домой. В Леменор его привезли уже больного — по дороге Элджернон заболел чахоткой. Его смерть никого, кроме Жанны, не опечалила.