Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

Поворачивается спиной, все так же неспешно возвращается к своим. Алое пятно еще долго притягивает взгляд. Рыбаки послушно затихают. Они ждут, сами не понимая чего, и вместе с ними ждут мориски, чайки, выброшенные прибоем водоросли, сухие сети, белая колоколенка. Непрочную тишину разрывает грохот, донесшийся из-за прибрежных рощ, за которыми лежит святой город Агарис. Грохот пушек…

Голос пушек не отличить от грома, людям не отличить, но гроза никому не служит. Гроза не убьет просто так, гроза не закончится, не свершив, что до́лжно. Тогда она стихнет, и станут слышны песни и шум тростника. И в зеленых глазах печали, и в цветах, что всегда молчали, отражаясь и умирая, не иссякнет волна живая, не иссякнет песня и память, станет месть веками и снами, извиваясь в узорах листьев, убивая клинком и мыслью, засыпая и просыпаясь, не остынет и не истает…

Дым и вечерний сумрак почти скрыли окружавшие Теониев холм кварталы Бархатного предела — самые богатые кварталы Агариса. Вчера, когда торжествующие мориски через взорванные ворота и оставленные без защиты внешние стены ворвались в припортовые, а затем и зажиточные районы, вспыхнуло немало пожаров. До самого утра огонь разгонял темноту над терзаемым городом.

Агарис кричал от боли под ударами неистовых чужаков. Стрельба, песнопения, стоны, грохот рушащихся стен… Так было всю ночь, так было утром, к вечеру огонь устал. Огонь — но не сталь и не мориски. В припортовых кварталах вовсю хозяйничали корсары, потроша склады и богатые дома. Высоких воинов в алых плащах, вы́резавших на Старой стене бо́льшую часть гарнизона, добыча не прельщала. Морские шады свое сделали и свое получили, Алые явились за другим — за тем, что гнездится в Теониевой Цитадели, оскорбляя море, берег и небо. Оно порождает грязь и само есть грязь.

Серые стены, сухость пеплом забивает горло. Раньше на серый холм было не подняться, сейчас там просто больно, но надо открыть дорогу и спеть…

Смутная текучая тень возникает на краю колодца рядом с храмом Семи Свечей. Ей тяжело, очень тяжело, ведь она тоже дышит, тоже пьет, тоже испытывает боль, только ненависть сильнее боли, сильнее отвращения, сильней небытия. Скоро серое станет алым, алое канет в синеву, и вернется песня… Она будет петь и помнить о начале и конце, как и раньше, когда на этих берегах было чисто.

Выше, еще выше, туда, где надрываются от плача колокола. Она должна увидеть все, тогда из дыма и ненависти сплетется напев. Тихим плачем цветов сожженных, колокольчиком прокаженных и нестройным воплем набата в этот город пришла расплата. В город гнойной луны, невиновных и виноватых… Бесконечные крыши внизу. Темные крыши, рыжие мельтешащие огни, запах гари. Он не горек, ей не горек, а вот грязь… Она еще здесь. Чувствует. Видит. Боится. Вот она — кучка людей на стене…

Стоят, мрачно смотрят вниз. Серые одежды, серые лица, серые мысли. Сколько таких было на этом холме! Они мнили себя всесильными, они судили, велели убивать и убивали сами. Серые всегда жили долго, но эти скоро умрут… Они считают факелы и думают об утреннем штурме и о смерти. Хорошо, что они думают… Глупости трудно мстить, глупость невозможно испугать, глупость умирает, закрыв глаза. Эти умны, как может быть умно серое. Они боятся и надеются, они хотят жить, хотят властвовать, мстить, разносить свою грязь, но прежде всего — жить!

Пусть хотят. Пусть надеются. Пусть вновь предают, а если не предадут…

— Солдаты ненадежны, особенно те, кто был на Старой стене. Эти демоны… Те, кто имел с ними дело, напуганы. Они не верят, что можно спастись.

— Демонов видят многие. Даже там, где их нет…

— Помоги нам Создатель, сколько же здесь этих порождений Заката?!

— Брат мой, а вы не пробовали… Орден Истины недаром славится…

— Я уже сорок раз повторял — ничего не действует. Ни-че-го!

— Жаль, Аристид и его «львы» далеко. Слава для того и создана, чтобы беречь нас от напастей… От таких напастей.

— Кто же виноват, что магнус Леонид скончался столь внезапно? Не вы ли?

— Я?!

— Вы путаете следствие с причиной, брат. Не отдай конклав «куниц» нашим добрым прихожанам, Леонид бы не стал опасен. И нам не пришлось бы… принимать меры.

— И все равно это было недальновидно.

— И не только это. Гоганы явились из Багряных земель… Вдруг это вторжение — ответ на законное желание очистить Святой город от демонопоклонников и чернокнижников? Вы что-то сказали, достойный брат?

— Не отвлекайте магнуса Юстиниана, он вспоминает, сколько золота взяли у «рыжих» его люди. Только зачем оно сейчас? Разве что предложить морискам…

— Гнусные язычники! Даже не попробовать начать переговоры… Не предложить сдаться. Ни здесь, ни в городе, ни в фортах… Идут вперед в своих красных тряпках и режут…

— Братья, они явились за нами… За нами! Аристид обо всем узнал от гоганов… «Рыжие» платили Славе, иначе с чего бы Леонид встал на дыбы?

— Слава бросила нас, потому что знала. Стал бы Аристид горевать из-за… предшественника?! Это не повод возненавидеть братьев во Ожидании и покинуть конклав!

— Вы бы на месте нового Льва испытали благодарность?

— Какая разница, что бы я испытал?! Я не магнус Славы и не умею сражаться с демонами.

— Да, братья, мы бессильны перед слугами Чужого, но разве настал день последний? Для Агариса — возможно, но не для Церкви и не для служителей ея. Светлый Престол там, где Эсперадор или… конклав. Гальтара, Кабитэла, Агарис…

— Паона…

— Нет, братья. Эйнрехт, Липпе, Хёгреде…

Ветер кружит пепел. «Это смерть!» — сулит он. Ветер не лжет, зачем ему лгать, только есть смерть и смерть. Сталь милосердней волн. И огонь милосердней, и даже яд… Голос ветра слушают сердцем, но эти сердца полны гноя. Им не понять, где кончается их страх и начинается их смерть… Гной сердца велит бежать. Сейчас, пока церковные гвардейцы еще готовы умирать на стенах, пока корсары грабят Бархатный предел, пока горожане молятся и проклинают, пока не пришло утро и безжалостная красная волна не захлестнула Цитадель, как накануне захлестнула город.

Серые голоса делаются глуше, шепот становится свистом:

— Здесь мы ничего не сделаем…

— Наша гибель будет напрасной…

— …семь выходов…

— Только не тот, что выводит на Торквиния…

— …сто́ит еще раз…

— …сколько можно повторять… мы стали слепы и глухи…

— …на берегу искать не станут…

— …успеть до рассвета…

— Там гвардейцы Эсперадора…

— …Юнний уже ничего не понимает…

— …его душа… уже в Рассвете…