Сергей Шкенев - Джонни Оклахома, или Магия массового поражения

Ирка всё не унималась:

— Так они поженятся в третьей книге?

Как маленькая, ей — богу. Нельзя в двадцать пять лет быть настолько наивной, чтоб не понимать главную суть фэнтези — обязательный хэппи энд с непременной лав стори. Иначе целевая аудитория не воспримет. Кто нынче может написать книгу с гибелью главных героев? Разве что Ивакин да Буркатовский, но от них другого и не ждут. Репутация, однако.

У Ивана её нет. Его конёк — мечи, магия, магические академии и войны с нечистью или со злобными тиранами, стремящимися уничтожить славное и уютное королевство, возглавляемое добрым, умным, и очень старым королём, готовым уступить трон положительному главному герою. Разумеется, в обмен на спасение погибающего государства, но иногда просто авансом.

— Поженятся.

— А мы?

От неожиданности Иван запутался в костылях, и полетел лицом вперёд, изо всех сил стараясь извернуться и не протаранить железную урну на краю тротуара. Не получилось извернуться — задел левой бровью. После падения попытался приподняться на ободранных руках, и несколько мгновений тупо рассматривал красные капли на асфальте. Не капли даже, целая лужица набралась.

— Вот же…

— Ванька! — Ирка бросила сумки, и тут же ухватила за руку проносившегося мимо парня на роликовых коньках. — Помогай давай!

У того от резкой остановки ноги проехали вперёд, и с воплем, явно не похожим на крик радости, конькобежец хряснулся задницей о бордюр.

— А — а–а!!!

Решив, что двух инвалидов на одном квадратном метре для неё слишком много, рыжая бросилась к своему избраннику, и попыталась перевернуть его на спину, чтобы осмотреть повреждения и остановить хлещущую кровь. Не успела — завизжали тормоза, хлопнула дверца машины, и внушительный бас произнёс, характерно растягивая слова и проглатывая половину звуков:

— Не, я не понял, чо! Какая падла тут рамсы попутала?

Иван поднял голову и обомлел — огромный толстомордый тип с обритым налысо черепом непринуждённо перебрасывал из руки в руку кастет, казавшийся в его ладонях детской игрушкой. Взгляд без проблеска интеллекта, тяжёлая челюсь. И новый вопрос, вернее, заявление:

— И чо молчим, жертва?

Провокационное, между прочим, заявление, ну и спровоцировал.

— Кого ты жертвой назвал, гоблин анаболический? — Ирка, не вставая с колен, сняла туфлю и с размаху саданула верзилу. И попала точно туда, куда целилась.

— Ой — ё–ё… — лысый зажал самое сокровенное, согнувшись в три погибели, и неосмотрительно подставил макушку для добивающего удара. — Ты чо?

В следующий момент его лоб стукнулся в асфальт, а взбесившаяся рыжеволоска схватилась за костыль.

— Всех убьём — вдвоём останемся! Правда, Ванечка?

Ванечка молчал — вёл подсчёт шлепков, отвешиваемых попеременно шкафообразному детине и незадачливому конькобежцу. Да ещё немного печалился о судьбе сделанных на заказ костылей. Клеёные из дуба, самшита и бука, они в своё время обошлись почти в три пенсии.

Потасовка, точнее избиение, прекратилась неожиданно. Знакомый голос с едкими нотками произнёс:

— Мало того, что одну сумку оставили, так ещё и драку устроили. А вы что делаете, Володя? Даже если решили срочно поломать лбом все тротуары в городе, то не стоит делать это бесплатно! Хотите, я всего за пять процентов помогу заключить договор с мэрией?

— Ой, Лаврентий Борисович! — Ирка опустила орудие убийства. — Представляете, на нас с Ваней напали!

— Вова, это так? — появившийся в поле зрения Кац недобро нахмурился. — Володя, я в вас разочаровался.

Детина с трудом отдышался и, размазывая слёзы по красному, как пасхальное яйцо лицу, начал оправдываться:

— Ты же меня знаешь, Борисыч!

— Знаю, Володенька, знаю. Потому и безмерно скорблю.

— О чём?

— О потере вашего морального облика!

Лысый осторожно, стараясь лишний раз не ворочать шеей, оглядел себя, но видимых снаружи дефектов не обнаружил.

— Не, а чо такова? Я за пацанов с раёна всегда впрягаюсь. Чо, нельзя? Если каждый залётный урод на роликах начнёт наших инвалидов с костылей сшибать… Чо, я не прав, Борисыч?

Ирка судорожно закашлялась, и постаралась слиться со стеной. Но здоровяка заботило совсем другое:

— Да вот же он ползёт! Стой, падлюка, щас разбираться будем!

Только конькобежец предпочёл позорное бегство — на четвереньках проскочил перед трезвонящим трамваем, перекатился через проезжую часть, до смерти перепугав водителя гружёного щебнем «КАМАЗа», и скрылся за припаркованными на противоположной стороне машинами.

Кац пригрозил вслед дезертиру дымящейся сигарой, и принялся командовать:

— Вова, поднимите писателя с тротуара.

— Настоящего? Как братья Стругацкие?

— Берите выше — как братья Карамазовы!

Детина взял Ивана на руки, и фыркнул в ответ на предложенную Иркой помощь:

— Ты, дева, сумки подбери. Куда нести гения?

Через час, когда отмытый и залепленный пластырем чуть ли не с ног до головы писатель лечил расстроенные нервы горячим сладким чаем и булочками с изюмом, Ирка решилась спросить у колдующего над плитой здоровяка:

— Извините, Володя, вы не из бандитов будете?

— Он гораздо хуже, — Лаврентий Борисович отвлёкся от процесса приготовления настоящей рыбы «фиш» с кисло — сладким соусом. — Он боксер — тяжеловес с отбитым содержимым черепной коробки. Призёр мирового чемпионата по версии Всегалактической Ассоциации бальных танцев с отягощениями.

— Ой, и такая есть?

— Борисыч шутит, — Вова зачерпнул полную ложку горчицы, отправил её в рот, и пренебрежительно поморщился. — Слабая.

— Нормальная, — возразила рыжая, содрогнувшаяся от одного вида этой дегустации. — Лучшая в городе.

— Ты просто не пробовала настоящую, — ответил тяжеловес. — Я однажды в Одессе на Привозе покупал…

— Вот как? — Кац приподнял бровь. — Кто напомнит мне имя того поца, что надел Лёве Минкину на голову ведро с аджикой?

— Почему это сразу поц? — возмутился Вова. — И не ведро там было, а маленькая баночка.

— Лёва говорил за ведро.

— Он бы это отраву ещё цистернами считал. В следующий раз башку отверну.

Иван поставил на краешек стола пустую чашку, и осторожно поинтересовался:

— Простите, Владимир, а зачем боксёру кастет?

— Привычка, — смутился Вова. — Но вообще‑то он пластмассовый. Опять же с начальством удобно обсуждать финансирование моей лаборатории — приходишь, значит, в кабинет, и небрежно так играешься…

— Какое финансирование?

Вместо боксёра ответил Лаврентий Борисович: