Урсула Ле Гуин - Волшебник земноморья

— Говори! — приказала она, чтобы проверить действие чар.

Дьюни не мог произнести ни слова, но вдруг рассмеялся. Ведьма явно была обеспокоена силой, таящейся в этом мальчике, — она пустила в ход все умение, чтобы подчинить своей воле его язык, а заодно сделать его послушным пособником в ее ведьмовских делах. Но мальчик рассмеялся, будучи скованным чарами. Она ничего на это не сказала. Плеснув чистой воды в огонь, она подождала, пока рассеется дым, а затем дала Дьюни попить и, как только воздух полностью очистился, назвала ему истинное имя сокола.

Это были первые шаги Дьюни на пути, которым ему предстояло следовать всю жизнь, магическом пути, приведшем его в итоге, после того как он обшарил моря и земли в поисках Тени, к сумеречным берегам Царства Мертвых.

Отныне стоило ему произнести имя, как сокол тут же выныривал из ветра и, громко хлопая крыльями, садился ему на запястье, будто Дьюни был сказочный принц, собравшийся на соколиную охоту. Ему не терпелось узнать, как кличут других птиц. И он умолял тетку назвать ему имена перепелятника, скопы, орла. Он безропотно выполнял поручения ведьмы и старался запоминать все, чему она его учила, хотя далеко не всегда ему нравилось то, что доводилось видеть и слышать. На Гонте говорят: «От женского колдовства проку мало», но есть там иная поговорка: «Женщина наколдует — жди беды».

Олыпанниковская ведьма не была черной колдуньей и в своей колдовской практике никогда не прибегала к высокой магии и не касалась Тайных Сил Земли. Но она была женщиной невежественной и жила среди такого же невежественного народа, и потому ремесло ее нередко служило мелким и сомнительным целям. Она не подозревала о существовании законов Равновесия и Этики, о которых знают и которым служат все настоящие волшебники, так как эти законы удерживают их от применения магической силы, пока в этом нет нужды. Она знала заговоры на все случаи жизни и вечно плела свою колдовскую паутину. Все ее знания были построены на обмане и всяческой ерунде, и она даже не могла отличить подлинных чар от фальшивых. Она помнила несметное множество заклятий, и ей, очевидно, легче было напустить болезнь, чем излечить от нее. Как всякая деревенская ведьма, она умела варить любовное зелье, но могла состряпать нечто и похуже, если хотела возбудить в ком-то ревность или ненависть. Эти темные делишки она предпочитала скрывать от своего подмастерья и по мере сил старалась учить его честному ремеслу.

На первых порах Дьюни радовался той власти, какую он благодаря колдовству обретал над животными и птицами, и узнавал их повадки. И, надо сказать, радость эта сохранилась у него на всю жизнь. Дети, встречая Дьюни на горных пастбищах с хищной птицей на руке, прозвали его Ястреб, и эта кличка прилепилась к нему и стала его вторым именем в обыденной жизни, где подлинное имя остается неизвестным.

Ведьма постоянно твердила, какой славы, богатства и власти над людьми может при желании добиться волшебник, и поэтому он решил, что ему, в его будущей профессии, пригодятся полезные навыки, и всерьез взялся за колдовскую науку. Ученик он был смышленый. Ведьма не могла им нахвалиться, деревенские ребятишки его побаивались, а сам он уверовал в то, что будет великим человеком. А пока что он с азов проходил с ведьмой все премудрости колдовства, — начав с простейших заклинаний, он постепенно осваивал более сложные приемы. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он знал почти все, что знала она. Однако на самом деле не так уж много, хотя и вполне достаточно для ведьмы маленькой деревушки, но гораздо больше, чем требуется для двенадцатилетнего мальчика. Она научила его разбираться в травах, отыскивать потерянные предметы, запутывать, чинить, распечатывать, вызнавать. Она пела ему песни знаменитых сказителей прошлого и героические саги о Великих Деяниях, учила его словам Тайноречья, которые когда-то в молодости доверил ей деревенский колдун. От предсказателей погоды и бродячих фокусников, странствующих по городам Северной Долины и Восточного Леса, Дьюни выучился разным фокусам и шуточным трюкам, входящим в магию иллюзий. Именно один из таких трюков и показал людям, какой огромной волшебной силой обладает этот мальчик.

В те дни большого могущества достигла Каргадская Империя, владевшая четырьмя большими островами между Северным и Восточным Пределами: Карего-Ат, Атуан, Гур-Ат-Гур и Атнини. Язык, на котором говорят их жители, не похож ни на один из языков остального Архипелага или же других Пределов. Карги — народ дикий и свирепый, им нравится запах крови и дым пожарищ спаленных городов. За год до всех событий они напали на Ториклы и хорошо укрепленный остров Торхавен: полчища каргов появились у островов на судах под красными парусами. Весть об этом дошла до северной части Гонта, но его правители были поглощены пиратским промыслом, и их мало трогали беды соседних земель. Под ударами каргов пал Спиви, который потом был разграблен и опустошен, а жители проданы в рабство. Этот остров и по сей день стоит в развалинах. Распаленные успехом карги затем подошли к Гонту — их флот из тридцати больших галер атаковал Восточный Порт. Продвигаясь с боями, они захватили и сожгли город. Оставив свои суда под прикрытием в устье реки Ар, они поднялись в Долину, круша и уничтожая все на своем пути, убивая людей и скот. Они раскололись на мелкие отряды, и каждая такая банда орудовала как ей вздумается. О разбое, который они учиняли, постоянно рассказывали беженцы из нижних деревень. Вскоре и жители Олыпанников заметили, что небо на востоке заволокло дымом. Ночью несколько человек отправились на Крутой Откос, откуда хорошо была видна Долина, вся в красных сполохах огня — горели еще не убранные поля, пылали фруктовые сады и плоды спекались прямо на ветках, дотлевали сожженные амбары и фермы. Часть жителей укрылась в оврагах и попряталась в лесах, а часть готовилась сражаться за свою жизнь. Нашлись и такие, которые не делали ни того, ни другого, только ныли и причитали. Ведьма была среди тех, кто убежал, — она спряталась одна в пещере на крутом склоне Каппердинга и колдовством запечатала вход. Отец Дьюни, деревенский кузнец и медник, не собирался бросать плавильню и кузню, где проработал почти полвека. Всю ночь он трудился и, собрав весь имеющийся металл, сбивал из него наконечники копий, а работавшие вместе с ним люди прилаживали их к ручкам мотыг и грабель, так как времени на то, чтобы сделать углубления и насадить наконечники как должно, уже не оставалось. В деревне не оказалось никакого оружия, кроме охотничьих луков и коротких ножей, — горный Гонт никогда не был воинственным и славился не воинами, а похитителями коз, морскими пиратами и волшебниками.