Лили Сэйнткроу (Сент-Кроу) - Ревность (ЛП)

И только потому, что для светочей было отведено целое крыло, не означало, что там был кто-то еще помимо меня. Я одна. Конечно, есть ещё одна светоча, но в последний раз я видела ее в другой Школе — исправительной Школе, куда меня отправил не пойми кто — которая уже сгорела.

Два пролёта вниз, резко направо, плечо врезалось в дверную раму, но я просто продолжала идти. Этот зал даже не был застелен коврами, поэтому все отзывалось эхом, и двери с обеих сторон перекрывали щели для наблюдения.

Возле его двери не было охраны. Весь коридор задрожал, когда он бросился к стене и снова завыл.

Я схватилась за ручку; она отказалась поворачиваться.

— Чёрт! — я закричала, и Грейвс оттолкнул меня в сторону. Он додумался достать в коридоре с гвоздя связку ключей. Ключ вошел в замок, прокрутился, дверь открылась, и я ввалилась в комнату, едва не столкнувшись с семью с половиной футами очень расстроенного оборотня.

Пепел сгорбился, лапы с длинными когтистыми пальцами растопырились, как только коснулись голого бетона. Вой оборвался на середине, как будто он был удивлен. Белая полоса на его худой узкой голове светилась в отраженном флуоресцентном ярком свете коридора.

Я сделала глубокий вдох. Мои волосы висели возле лица дикой вьющейся массой, и я чувствовала тот же самый прыжок безрассудного страха, который ощущала каждый раз, когда приходила в эту комнату. Или, возможно, это был полностью рациональный страх. Кто-то может подметать у двери и запереть её, и тогда я останусь здесь, с оборотнем, который пытался убить меня в нашу первую встречу.

И конечно, он мог всегда выйти из себя — ну, в общем, сумасшедшая задница оборотня снова на мне. Но после того, как он спас мою жизнь несколько раз, я начинала думать, что, возможно, он не будет этого делать.

— Всё в порядке, — я справилась, хотя мои легкие были в огне, а горло угрожало закрыться. Я все еще ощущала мятную зубную пасту, которую они мне дали. — Всё хорошо, Пепел. Всё хорошо.

Вервольф зарычал. Его плечи, связанные с мышцами и движущимися структурами размытой шкуры, поднялись. Если бы только я могла запечатлеть это на бумаге, возможно, древесным углем — но кого я разыгрывала? Как будто у меня было время рисовать портрет вервольфа.

Его когти оставили следы на бетоне, когда прорезали сквозь жесткий каменный пол острыми краями. Вы можете только представить эти когти, проходящие через плоть, как горячий нож.

Ну и дела, просто замечательно, Дрю. Почему бы тебе не поразмышлять над этим?

Я опустила руку. Она выглядела очень маленькой и очень бледной, и когда мои пальцы коснулись густого ерша на его затылке, то утонули в нём. Жар разливался в оборотне, и звук трескающихся костей наполнил комнату, когда он пытался снова измениться, чтобы вернуться в человеческую форму.

Моё сердце подскочило к горлу и вернулось обратно.

— Ты можешь это сделать, — прошептала я. Так же, как делала каждый раз. — Давай же!

Дрожь заполняла его волнами. Грейвс, обрисованный бледным флуоресцентным бликом, стоял в дверном проёме. Он наклонился назад, мельком взглянул на коридор и застыл, как только увидел приближающуюся опасность.

— Ты сможешь, — я пыталась не казаться умоляющей. Пепел прислонился ко мне, чуть не сбив с ног, как собака, опирающаяся на ноги своего хозяина. Он заскулил, и потрескивающий звук стал громче.

Желчь поползла вверх по горлу. Рука сжалась в кулак в его меху, словно это могло помочь. Отметки на левом запястье вызывали приступ боли, посылая разряд в руку. Две небольшие ранки на руке, куда вошли клыки.

Еще одна замечательная мысль. Господи, Дрю. Прекрати это!

— Всё хорошо, — уговаривала я. — Всё в порядке. Рано или поздно это произойдет. Ты сможешь измениться обратно.

Я услышала голоса. Мужчины — четыре или пять. Ботинки, ударяющиеся об пол, шелест одежды бегущих. Пальцы задеревенели, и Пепел зарычал. Глубокое завывание заполнило голый бетонный куб; полка, как кровать с тонкой циновкой, на которой он никогда не спал; широкий низкий унитаз и металлический поднос в углу, все еще липкий от крови; по крайней мере он питался. Сырого мяса не было; он не запасал его, как если бы был болен.

Ну, более больной, чем он уже был. На стенах, куда он бросался, оставались отметки.

Вервольф может вдавить камень или бетон. Если он действительно захочет, он может быть достаточно быстрым. Ко мне вернулся неразумный страх. Я оттолкнула его.

— Ой! — я попыталась не казаться только что проснувшейся и испугавшейся. Вероятно, с треском провалилась. — Всё хорошо. Всё в порядке.

Это была ложь. Он вероятно тоже это знал. Его покалеченный рот открылся, когда он наклонил голову, он вдохнул, как будто снова собирался выть.

Я вздрогнула.

Грейвс, стоя в двери, наполовину повернулся. Он выпрямился и полез в карман. Почему он носил свой черный плащ даже в середине ночи, было вне моего понимания — он, вероятно, даже спал в нем. Я вдруг вспомнила про свои обнаженные ноги и скрученные боксеры. На ногах не было обуви, и холод от пола укусил их даже при том, что Пепел прижался ко мне еще сильнее, жизненно важные текстуры лохматой шерсти казались грубыми, от него исходил нездоровый лихорадочный жар.

— Она в порядке! — вопль Грейвса прорезал внезапный шум. — Успокойтесь. Все хорошо.

Я надеялась, что они послушают его. Если бы они толпились здесь, пока Пепел был всё еще возбужден, то у нас была бы другая ситуация, а я просто слишком устала. Три ночи подряд мы находились с Пеплом, который вытаскивал нас из кровати, и я начинала терять надежду.

Начинала? Нет, я уже потеряла. Это казалось настолько простым, в то время как я бежала за своей жизнью. Забавно, как всегда сложно добраться до безопасного места.

Всегда предполагала, что Главная Школа была безопасным местом. Более безопасным, чем небольшая исправительная школа, в которой я находилась до этого. Та, которая сгорела дотла из-за меня.

Если бы она была безопасной, то Кристоф был бы здесь. Правда?

Я снова вздрогнула при мысли о двух заживающих отметках на внутренней части моего запястья, безвольно вызывающих приступ боли. Пепел снова издал скулящий звук. Я попыталась придумать нечто большее, что-то утешительное, то, что поможет ему. Я знала, он понимает то, что я говорю ему, я просто... Я не могла найти ничего, чтобы сказать ему, то, что могло бы помочь.

Пепел сгорбился. Его челюсть была все еще искорежена из-за серебряной пули, я выстрелила в него прямо после того, как он укусил Грейвса. Текущая теория — теория Бенжамина — состояла в том, что серебро сразу препятствовало тому, чтобы он изменился, и вмешалось в вызов его хозяина.