Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

Стрый ночью был мрачнее тучи: он узнал о послании довольно поздно. Подвыпивший Вышатич внезапно спохватился и велел принести письмо, доставленное столь необычно…

Воеводу опечалила больше не новость о грядущих битвах, а необходимость услать Люта с Буслаем в Железные горы на поиски чудо-оружия, что находится в «пасти у зверя», а самому вернуться. Буслай вовсе, когда отошел от гневного помешательства, предложил отбросить бредовое поручение и скакать на защиту Кременчуга.

– Лазать по горам незнамо сколько времени, когда на родину напали! – возмущался гридень. – И неизвестно, найдем ли колдовскую штуку. Вдруг ее вообще нет? Или вернемся с ней, когда от княжества останется пепелище? К тому же на колдовство уповает слабый, у воина один оберег – острая сталь.

Лют помалкивал. Он знал побратима куда лучше строптивого Буськи. Если князь решил послать его на такое дело, значит, оно трудное, маловероятное, но возможное. И нужное. А что на колдовство уповать – дело зряшное, Яромир сам показал, наказав Стрыю обязательно вернуться. Как воин, воевода заткнет за пояс десяток лютов и буслаев, если не сотню. И неумех посылать – пустое. Князю не откажешь в разумности.

– И порукой нашей дружбы с князем Яромиром будет дружина во главе со мной, что отправится в Кременчуг через два дня, – сказал Вышатич торжественно. Придворные облегченно вздохнули.

Вышатич встал, взял в растопыренную пятерню внушительную грамоту, нарядными сапогами примял ворс ковра. Вышатич остановился за шаг от Стрыя, задрал голову.

– Доблестный Стрый, – начал он торжественно, – вручаю тебе грамоту, передай ее своему князю, моему другу. Хоть эта телячья шкура – знак символический. Нам достаточно крепкого мужского слова.

Воевода опустился на колено, сравнявшись с князем в росте. Свиток утонул в ладони. Лют прослушал слова благодарности, сперва отвлекся на скрип зубов Буслая – тому вновь ударила в голову кипящая кровь, – затем на придворных, что за ритуалом почти не наблюдают, а косят куда-то в сторону.

Гридень проследил за взглядами и уткнулся в повозку, укрытую плотными шкурами. Ухо от напряжения задергалось, но различило звериное сопение, а слабый ветерок донес запах лесного зверя.

Стрый встал. Грамота исчезла в поясном кошеле из вощеной кожи. Вышатич отметил окончание посольства дружественным хлопком по плечу могучана.

– Слышал, тебе срочно надо возвращаться, – сказал князь с сожалением. – Может, задержишься немного? У нас намечается развлечение.

Стрый пожал плечами – глыбы грудных мышц четко обрисовались под кольчугой, и бояре восхищенно зацокали.

– Что за забава?

Вышатич со смехом дал знак рукой, и к накрытой повозке подбежали челядины. Сорванные шкуры обнажили клетку – свет потревожил томившегося в сумраке медведя. Огромный зверь облапил прутья, из пасти, обрамленной желтоватыми кинжалами зубов, вырвался недовольный рык.

Челядины взялись за оглобли, повозка рывком тронулась, упавший от толчка зверь заворчал обиженно.

– Куда его, к псам? – спросил Стрый с ленцой, наблюдая, как клетка исчезает за углом княжьих хором.

Вышатич энергично тряхнул головой:

– Лучше. Испытаем силу человеческого духа.

– У тебя дружинных девать некуда? Не боишься выставлять против такой громадины?

Князь удивился:

– Кто сказал, что выставлю гридня? Тогда и забавы не будет.

– А кого? – хмыкнул воевода.

– Пойдем поглядим.

Лют с неудовольствием отметил азартный огонек в глазах Стрыя, Буслай тоже заинтересовался. Да и самому хотелось глянуть на медвежьего соперника.

Вышатич увел Стрыя на задний двор, просторный, как покосное поле. Бояре окружили их пестрой галдящей толпой, и утренняя тишина потонула в гомоне. Гридни ступали позади. Поочередно их охватывали то мысли о доме, то мальчишеское любопытство.

За спинами свиты были видны лавки, сделанные недавно из ошкуренных бревен, – сочный запах дерева еще не засох. Стайка челядинов кинулась к лавкам, и мягкие шкуры укрыли бревна в два слоя. Вышатич вальяжно сел, рядом опустился Стрый, и лавка, жалобно всхлипнув, опасно прогнулась. Бояре расселись по местам, как куры на насестах, и только тогда гридни увидели ристалище, огороженное широким рвом с дном, утыканным острыми кольями. Ристалище со двором соединяли две широкие доски.

Челядины поднатужились. Повозка, оставив глубокие колеи, простукала по доскам и неохотно вползла в круг. Медведь притих и глядел сквозь прутья настороженно. Челядины застыли по сторонам и ждали указаний.

Вышатич хохотнул. Проворный гридень умчался по мановению руки. Князь сказал Стрыю:

– А сейчас увидишь смельчака, что бросил вызов.

Взгляды присутствующих приклеились к двум молодым воинам, что вели под микитки бледного крестьянина. Лют недоуменно порыскал взглядом, но сомнений не было: биться с медведем будет широкоплечий, но до смерти напуганный землепашец.

Крестьянин еле передвигался, ковыряя тупыми носами лаптей землю, мелко тряс бородой. Княжьи люди подвели землепашца к мостку через ров, а со стороны подбежал еще один – с рогатиной в руках.

Лют со смешанным чувством смотрел, как копье с перекладиной насильно вручили в мощные руки, перевитые жилами. Ладони крестьянина были украшены мозолями, размером с монеты, но руки тряслись от страха, и древко выскальзывало из пальцев, словно смазанное жиром.

Рядом шмыгнул носом Буслай.

– Тоже мне развлечение, – сказал он буднично. – На что смотреть? Медведь разорвет его в мгновение ока.

Лют сказал с неясным чувством горечи:

– И не стыдно ли?

Буслай глянул недоуменно и сказал:

– Что имеешь в виду? Скажи еще, что убивать животных ради забавы – грех.

Лют засопел обиженно:

– Ты полегче. Сразить такого хозяина леса – большая честь, и биться надо по-честному.

Буслай отмахнулся: хоть Лют и постарше, и славы воинской немереной, но тут чудит.

Вышатич встал с бревна. Гомон бояр умолк. Дрожащий землепашец с рогатиной посмотрел на князя со страхом.

– Люди, – начал Вышатич чистым голосом, – хоть я и очень добр, даже добер, но всякому терпению приходит конец. Два года я не взимал с него податей – думал, образуется, поправит хозяйство, тогда будет платить исправно. Но негодник так и не дал казне денег, хотя хозяйство у него справное.

Землепашец с трудом поднял голову, будто на затылок давила каменная ладонь, и тихо молвил дрожащими губами:

– Князь… я с нонешнего урожая все восполню, князь.

Вышатич отмахнулся, лицо исказила гримаса пренебрежения.

– Извини, но люди давно схваток не видели, пора подданных побаловать.

Землепашец рванулся из крепких рук воинов, но тычок локтем под ребра его угомонил. Князь оглядел хохочущих бояр, его глаза лучились лукавством.