Мария Галина - Совсем другая сторона

— Мало кто выживает на болотах, — сказал он, — и мало кто выживает из тех, кто видел Кочевье.

— Я видела Кочевье. А на болотах нет ничего страшного. Там живут люди. Сульпы.

— Разное говорят, — снова сказал он неопределенно.

Они ни о чем не хотят знать. Иногда мне кажется, что это даже трогательно. Иногда здорово раздражает. Я вновь задала вопрос, который мне очень не хотелось задавать, потому что я боялась получить на него ответ.

— Эти, с той стороны, были в городе?

— Нет, — сказал он.

— Так что же, все-таки, случилось с Хаартом?

— Говорят, его взяли люди с той стороны, — ответил он неохотно. — Больше никто о нем не слышал.

Я устало ответила:

— Понятно.

Говорить мне больше не хотелось. Я вытянулась на дощатом полу и глядела, как надо мной выгибается низкое темное небо. Дом стоял где-то на расстоянии дня пути, но возвращаться туда мне было незачем. Во всей этой жизни не было никакого смысла. Я закрыла глаза. Телега мерно покачивалась. Точно лодка.

Я проснулась, когда мы подъехали к городу — на ровной дороге лошадь перешла на рысь и, должно быть, перемена темпа разбудила меня. Когда я продрала глаза, впереди по курсу маячили темные громады домов — они и вправду показались мне очень большими. В двух-трех тускло светились огни. Обычно, вид освещенных окон, если смотришь на них с улицы, вызывает что-то вроде зависти. Кажется, что за ними идет какая-то другая, счастливая и спокойная жизнь. А тут мне почему-то смотреть на них было тоскливо. Телега въехала на городскую площадь и остановилась.

Я поднялась — ноги у меня до сих пор ныли, после стольких-то километров пешего пути, — подхватила свой мешок, слезла с телеги и сказала:

— Спасибо.

Он поглядел на меня — в рассветных сумерках глаза казались темными ямами.

— Куда ты пойдешь?

Я сказала:

— Не знаю.

На самом деле, город — не самое удачное место. Их денег у меня не было, значит, рассчитывать на ночлег и еду я не могла, и мне придется дожидаться рассвета на улице. Но я надеялась, что днем я все же смогу отыскать кого-то, кто согласится подвезти меня хотя бы в направлении дома — куда мне было еще деваться? А тут вечно толчется полно всякого народу. Может, мне даже удастся уговорить леммов, если я встречу кого-нибудь из них.

— Что ты собираешься делать дальше?

Я ему честно все это объяснила. Мне все до сих пор казалось, что, стоит мне только добраться до дома, все будет по-прежнему. Мне легко было убедить себя в этом — поскольку, если и произошло что-то страшное, то не у меня на глазах, а значит, этого вроде бы как и не было.

— Может, ты останешься… — сказал он.

Я покачала головой.

— Я не останусь. Я хочу домой.

Я отошла еще на пару шагов. Я не собиралась ни спорить с ним, ни уговаривать его — у меня не было на это сил. Мне хотелось только одного — оказаться дома. Я разожгу огонь в камине, вымою каменные полы, открою ставни и… все… Больше мне нечего было делать в этом мире. Я знала, что он не будет меня задерживать, но на всякий случай, отошла еще на пару шагов. Площадь за моей спиной и впереди была совершенно пустынной. В провалах между домами клубился туман.

Он сказал:

— Ладно. Я отвезу тебя после полудня. Пока ты можешь подождать здесь, в телеге, если хочешь.

Я молчала.

— Говорю тебе, лезь обратно. Я закончу свои дела и отвезу тебя. Тебе нечего бояться. Все вы, с той стороны чего-то все время боитесь. И я знал Хаарта.

Горло у меня перехватило, так что я не могла даже выговорить какие-то приличные слова благодарности. Я вновь подошла к телеге, залезла в нее и натянула на себя попону. Телега тронулась с места — он заводил лошадь во двор одного из домов. Дом от площади отделяла высокая изгородь, в небо смотрели заостренные колья — не столько от людей, я думаю, сколько от случайно забредших сюда хаэд. Я еще слышала, как он распрягал лошадь, как уводил ее — но это было все. Мне приснилось, что я понимаю все, что происходит в этом мире, это понимание было внезапным и ясным, но, когда я проснулась, я уже успела забыть, что же это было на самом деле.

На самом деле было утро.

Я умылась водой из стоявшей во дворе бочки. Не знаю, уж насколько эта вода была чистая, но я сделала пару глотков — она, почему-то, отдавала железом. В телеге я нашла мешок с черствым хлебом и какими-то сушеными фруктами — по-моему, мой спутник оставил его специально для меня. Во всяком случае, я уничтожила большую часть содержимого, не испытывая угрызений совести.

Потом я пошла бродить по рыночной площади. Я так полагала, что мой благодетель до полудня свои дела не закончит. Мне не очень-то хотелось толкаться среди такой кучи народу — за это время я отвыкла от шума и громких голосов, а без Хаарта не чувствовала себя защищенной в толпе. Но я полагала, что, может, смогу что-нибудь узнать, какие-то слухи, сплетни… Я не надеялась, что мне расскажут, что на самом деле случилось — они стараются избегать таких разговоров, но, может, мне повезет, и я наткнусь, если и не очевидца, то хотя бы на того, кто этого очевидца видел.

У нас, я имею в виду, на той стороне, новости облетали округу быстро, точно лесной пожар — еще не было никаких официальных объявлений, а все уже размели по магазинам крупы, сахар и соль. Здесь не так. Может, базарные дни и способствуют тому, что люди, встречаясь, обмениваются разными важными сведениями, но, кажется, тут все считают, что спокойнее будет подождать, пока эти новости сами не свалятся тебе на голову.

Я бродила в толпе, пытаясь выловить хоть обрывки каких-то сведений. Но это было явно бесполезно. Все уныло торговались, обменивались какими-то вещами, рылись в грудах сваленного прямо на площади хлама. Какое-то время я потолкалась в самых людных местах, прислушиваясь к голосам, потом отошла, потеряв всякую надежду. И увидела летающую платформу леммов.

Понятно, что поблизости была не одна фактория — просто я не знала, где находятся другие. Во всяком случае, даже если они и знали, что там произошло — леммы всегда все знают, — я все равно обязана была рассказать им обо всем. Я кинулась за ними — платформа висела в полуметре от земли на краю базарной площади. Я боялась, что она вот-вот улетит, и потому очень торопилась. Мысленно я окликнула стоявших на платформе существ. Видимо, они и вправду услышали, потому что один из леммов обернулся ко мне.

— Привет, кейя, — сказал он.

Я перевела дух и сказала:

— Мне очень жаль. Я видела все, что там произошло. Я была при этом.

— Мы тоже видели, — неодобрительно сказал лемм. — Многим было очень плохо.

— Мне самой было очень плохо, — горько сказала я.

Лемм оглядел меня. Глаза у него были, как у ящерицы — янтарные, с вертикальными зрачками.