Танит Ли - Одержимый Шон

Захидда наморщила лоб. Она нагнулась вперед и расстегнула пару застежек на боку книги. Подняла обложку и откинула ее назад. Между обложками лежала одна единственная белая дощечка, абсолютно пустая.

— Хватит с меня шуток, — сказал Шон.

— Коснись книги твоим правым указательным пальцем, — сказала Захидда.

— И что тогда?

— Сделай, и ты увидишь.

— Я должен тебе поверить?

— Собственно, больше нет никого, кому бы ты мог поверить.

— Чья это книга? Твоя?

— Не моя. Это книга города. Я нашла ее случайно. Она была спрятана в стене. Я часто опускала свою руку на цветок. Однажды, когда я сделала это в вечерних сумерках, стена открылась.

Шон посмотрел ей в лицо и решил, что она не лжет, хотя она говорила странные вещи.

Он коснулся книги так, как она его просила.

Белая табличка перед ним ожила. По ней понеслись краски, фигуры. Шон отдернул руку назад, и табличка снова опустела. Он вновь посмотрел на девушку. От нетерпения она кусала губы и озабоченно смотрела на него. С преувеличенной осторожностью он снова положил руку на книгу.

Вновь началось чередование форм, и он не мог ничего понять. Пока с доски к нему не обратился мужской голос.

— Сейчас я сделаю это сообщение, — сказал голос Шону, — и я должен быть краток, так как у меня мало времени, лишь столько, сколько могут действовать мои заклинания. Моя волшебная сила теперь слаба, как это случилось со всеми нашими волшебными силами в этом городе. Мы находили удовольствие в роскоши и не развивали наши способности, растрачивая их лишь на ничего не значащие забавы и нелепые идеи. По этой-то причине пришедшее из пустыни ужасное войско и смогло нас победить; злодеи, называвшие себя племенем ворона — его изображение было начертано на их знаменах — и творившие черные дела.

Картина на доске растворилась и изменилась. Теперь это был город, какое-то мгновение ярко блиставший в солнечном свете и вдруг исказившийся; клубы дыма окутывали его башни, а улицы охватила война. По ним маршировала армия, и над толпой, закованной в железо, с окровавленными мечами, трепетали знамена, с угольно-черным символом ворона с раскрытым клювом и с распростертыми крыльями…

— Они такие же волшебники, как и мы, — сказал голос. — Но в то время, пока долина убаюкивала нас своей мягкостью, пустыня преподала вороньему народу свои жестокие уроки. Они учились своему искусству, испытывая голод, жадность и ненависть. Затем они устремились на запад, в этот плодородный край, напав на наш город. И их волшебная сила победила нашу. Падких на развлечения и слабых, какими мы стали, они легко победили нас мечом и колдовством. Они принесли нам поражение и смерть.

Город лежал в молчании, грязный, со следами пожаров, и убитые валялись на улицах и в парках под деревьями.

— Они хотели всех нас убить. Всех, кого могли поймать. Они охотились на нас. На меня тоже охотились, и если я услышу их поступь на лестнице башни, это будет означать, что пришло мое время. Для чего же тогда я говорю все это? Потому что я верю, что Дети Смерти, погрузившись в роскошь нашего города и наслаждаясь ею, вкушая наши удовольствия и забавляясь нашими игрушками, также разрушат свои силы. В конце концов, их волшебные способности уменьшатся, пока совсем не ослабеют, как это стало с нами, и им придется хуже, потому, что их злобная сила иссякнет быстрее, чем наше невинное благодушие. Есть и вторая причина для этого сообщения. Я знаю, что некоторые жители моего города сумели убежать. Где теперь они бродят? Они ушли далеко на восток за реку и лес, так далеко, как только возможно. Они создадут новые поселения в пещерах и на холмах у большой скалистой стены, окаймляющей западную долину. Вороний народ, наслаждающийся здесь роскошью и комфортом, недолго будет их преследовать. После того, как они покинули пустыню, город очень быстро размягчит их каменную твердость. Но что можно ожидать от наших беглецов, принужденных создавать новую жизнь в диких холмах? Их слабые силы найдут там применения. Как только они растратят сокровища своего волшебного города, так заботившегося об их благополучии, они, конечно, снова впадут в дикость. Наверняка они все забудут. Все, что останется в их воспоминаниях от этого города — что оттуда их выгнала война, что там их ждет смерть и что они когда-нибудь туда вернутся. Они будут считать его местом смерти, но не своим собственным. Местом с плохим предзнаменованием. На доске появилось несколько убогих хижин, перед дверями которых горели дымные костры. Мужчины в кожаных брюках и женщины в грубо раскрашенных одеждах бродили вокруг. С презрением взглядывая на восток, они быстро отводили глаза и рычали, как собаки.

— И все же. Такая жизнь вновь сделает их твердыми, грубыми и яростными, так же, как пустыня выковала вороний народ. Они будут желать лучшего, будут о нем мечтать, и я верю, что их силы, которые в сытости стали слабыми, в труде и нужде вновь возрастут, даже если они все забыли. И я также не верю, что дети волшебников когда-нибудь полностью забудут свое наследие. В недрах их памяти, в глубине надежно останется тень воспоминаний. Может быть, даже случится так, что они будут бояться своего наследия как проклятия, поскольку оно будет неуместным в их жалкой жизни. Но все-таки это сохранится и, если получит какой-то толчок, то может вновь заблистать, как блестит извлеченное из илистого ручья золото. И тогда они могли бы без страха вернуться назад и вырвать свой город из лап завоевателей. Тогда он недолго будет оставаться вороньим гнездом, кладбищем, а вновь станет тем, чем был до сегодняшнего дня: Садом короля — Мор-конза Шоннор.

Фигуры на доске исчезли.

— Я слышу внизу шаги, они сбиты с толку моим заклинанием, — сказал голос. — Мне осталось еще лишь несколько минут. Вполне достаточно, чтобы спрятать мою книгу и запечатать замок последним заклинанием. Хватит ли столетнего запрета? Нет, вороний народ может оставаться в силе и дольше. Тогда 300 лет! А потом… я надеюсь на то, что рука, покоящаяся на цветке, принадлежит кому-нибудь из моего народа. Или другу.

Пелена на доске разошлась, как круги на воде в ручье. Возникло лицо мужчины, бледное, искаженное, но гордое и упрямое.

— Итак, ты, кто слышал меня и видел мои картины, закрепленные здесь волшебством, будь мне и моим потомкам другом.

Его волосы были золотыми, как у Дирна. А глаза — такими же, как глаза Шона: голубыми. Затем он закрыл веки и картина растаяла, а доска стала пустой и безмолвной, как вначале.

Захидда протянула Шону серебряный кубок с вином.

— Пей! — сказала она. Ему вспомнилась их первая встреча в лесу. Тогда с ее губ слетело: «Давайте возьмем его с собой», и остальные истерически завизжали от восторга.