Сказка про монаха (СИ) - Прибылов Александр Геннадьевич

И-Жень пошевелил бровями. Вскакивать он не собирался, но и сидеть расслабленно, ожидая неизвестно чего от местных разбойников или отпрыска «сильного дома» с охраной (что на самом деле мало отличалось друг от друга), было опасно. Не спеша, но и не медля лишнего, он сдвинул седалище поближе к чень-дао и заговорил:

— Добрый путь, почтенные. Не желаете ли присоединиться и отведать хорошего вина? А если будет на то ваша воля, то и купить его за умеренную плату.

Первым завязывая разговор, он отнюдь не унижал себя, проявлял лишь вежливость гостя случайно накрывшего трапезу к приходу хозяев.

Всадник натянул поводья в шести-семи шагах от И-Женя. Оглядел монаха нарочито насмешливо.

— Доброго пути и тебе, святой человек. Только уж не обессудь — не тебе нашим вином распоряжаться. Это мы тебя приглашаем отведать хорошего вина в честь встречи.

Из его спутников один хмыкнули. Другой наклонил квадратную голову с тяжелой челюстью так, что маленькие глаза оказались в тени нависающих бровей. Как пес, не первый в стае, но отнюдь не скрывающий отношения к чужаку.

«Так вот кому должен Большой Ли», — понял И-Жень. Без огорчения: «Должен, значит должен». Он уже давно понял, что местные проблемы решают на местах те, кто их создает. Как говорят: «Новый монах порядки в монастыре не устанавливает».

Именно поэтому собрался со всем вежеством, на какое способен был хмельной разум, разойтись с опасными встречными. Но…

— Однако… Ты похоже уже пьян монах? А? — молодой человек вдруг послал коня вперед, на монаха, и тут же удержал прянувшее животное, жестко натянув поводья. Бедная скотина дернула головой от боли — удила впились в края губ. И это бессмысленное издевательство над ни в чем не повинным четвероногим вдруг разозлило у-сэна. «Ах ты ж!»

Он едва удержал гнев, но что-то отразилось на лице и не ускользнуло от разбойника. И тот продолжил с издевкой:

— Не вижу ничего зазорного в пьяном монахе, — с изрядной ловкостью парень наклонился в седле, — как и в задирающем юбки. Вот только пользоваться моим имуществом, не известив меня о том, не хорошо. Воровством пованивает.

Один из пеших разбойников засмеялся грубо.

«Нет в дороге хуже вора», — так повелось меж теми, кто способен взять чужое силой или постоять за себя. У других мнение не спрашивают, но и они к воровству не благосклонны. Вор гоним всеми. И потому, обвинение это не спускают без потери лица. «Драки хочет», — понял И-Жень и потянулся к оружию, прикидывая как ловчее уклониться от копыт коня, да рубануть наглеца, но тут…

— Не надо, господин Цзянь-фэнь! Пощадите святого человека! Прошу вас! — возопил Ли, все так же склонившийся едва не до земли. — Этот человек отработал плату вином! Он не даром его пил, господин! Он помогал его нести!..

Молодой разбойник обернулся. Растерянность отразилась на его лице. «Да он просто не ожидал от Ли такого», — понял хэшан, одновременно сжимая древко чень-дао рукой.

— Заткните его, — опомнился названный Цзянь-фэном — Ветром меча.

— Прошу вас, господа!.. Не надо! Этот добрый монах просто помог мне пронести бочки. У него даже денег нет! У меня пятеро детей! Пощадите! Мать старая!..

Как переплелись в его представлениях старая мать и монах, Иттэй задумываться не стал. Зато то, что семейство окажется под ударом в случае гибели разбойников, понял сразу. А еще подтянул ноги под себя.

Один из разбойников пнул Ли в голову.

— Заткнись, ублюдок!..

— Не сметь! — почему-то рявкнул парень с седла. И только тогда обернулся к монаху, уже вскочившему на ноги.

— Наконец то! Повеселимся, — он легко спрыгнул на землю, одновременно шлепком отгоняя коня. Меч сверкнул покинув ножны.

Сражение почти никогда не бывает красивым. Просто потому, что первый пропущенный удар означает поражение, а как сказал один из Хунаньских учителей цюань-фа: «Если не пробил защиту противника за выдох, тренируйся с манекенами». Обычно, если искусство бойцов сильно разнится, то дело заканчивается еще быстрее. Только на сцене театра битва выглядит ярко и продолжается долго. На то и сцена.

Этот случай, как ни странно, оказался исключением. Несмотря на то, что толстый монах был изрядно пьян, а его молодой противник искусен во владении мечем, вполне оправдывая свое прозвище.

И-Жень, ожидавший удара, уклонился. Просто выгнулся назад, используя инерцию поворота для разгона чень-дао. В идеале оружие должно было развернуться вокруг точки, в которой стоял монах и угодить спинкой лезвия по ногам бандита. Хэшан же должен был сохранить равновесие и разгон для нового маневра… Первое получилось. Почти. Потому что И-Жень начал падать.

Молодой разбойник, подпрыгнувший, чтобы избегнуть удара, на миг потерял равновесие и не смог атаковать. А монах — когда древко оружия уперлось в землю, он не сопротивляясь падению просто заскользил вдоль рукояти вниз и, коснувшись земли, крутанулся в сторону. Уже поднимаясь, толкнул оружие вверх, запуская его в новое вращение.

Все это было сделано рефлекторно (справедливости ради, надо сказать, что слова такого И-Жень не знал). Ум же монаха был занят легким изумлением и хохотком (совсем не проявленным вовне). Единственная фраза, которую успел сформулировать хэшан, была: «Вот так-так… забавно…».

Цзянь-фэн оказался хорошим противником. Во всяком случае, он не боялся чень-дао, прекрасно знал его возможности, был гибок и быстр — придя в себя после едва не пропущенного удара, он одним прыжком он сократил расстояние разделявшее противников и ударил по древку алебарды. Ударил умело, не рискуя сломать цзянь, только отклоняя набирающее разгон оружие, навязывая иную траекторию.

Двое других бандитов, при виде такого, отошли в сторону и замерли, наблюдая схватку. Ли остался лежать, заливаясь кровью из головы.

Дзынь-дзынь-дзынь! Серию ударов пьяный хэшан парировал отступая, но раскрутить чень-дао и даже отвести его для замаха не смог, только отодвинул мечника, угрожая выпадом. И сам отступил. Противники стоили друг друга!

Новая серия — сверкание цзяня разбилось о глухую оборону. И опять никто из бойцов не получил преимущества — разбойник не позволил монаху разорвать дистанцию и использовать преимущества длинного оружия, но и сам не смог нанести удар.

Пьяный бродяга и молодой негодяй. Тупик. Выход из которого, похоже, зависел от того, как скоро кто-то из соперников выдохнется, или как скоро первый из них протрезвеет. Впрочем, запас алкоголя в утробе монаха был еще велик, и активное движение только способствовало его впитыванию. И-Жень становился все веселее. Внутренний смешок прорвался вдруг широкой ухмылкой навстречу горящему азартом взгляду Цзянь-фэна, и азарт последнего превратился в ярость.

Молодой человек отнюдь не был дураком. Гибельность ярости он понимал прекрасно. Но бороться с ней было так же гибельно, как и поддаваться ей. Рассудок, победивший чувство, бесплоден как сухая утроба старухи. Движения парня стали более продуманными и резкими. Как движения частей спускового механизма арбалета. Монах это не понял. Он ощутил. Как ощущают тепло и холод, сухость и влагу.

И-Жень засмеялся. Почему? Он не задавался этим вопросом. Просто засмеялся, как смеется в храме бронзовый веселый толстяк, пляшущий свой вечный танец. Ему понравилась игра. Отбить, обозначить угрозу… Обозначить? Нет! Угрожать! Здесь не место фальши! Инструменты должны играть разные партии, но вместе. Сменяя и усиливая друг друга… Сливаясь в единую мелодию.

Онемевшие свидетели вдруг поняли, что драка превратилась в танец. Быстрый, на грани невозможного, но слаженный танец. Шут и Воин. Смех и Гнев. Танец, в котором один дразнил и убегал, а второй догонял.

Первый понявший это бандит покрылся испариной. Он вспомнил, чем заканчивались редкие и тем более запоминающиеся представления бродячих актеров. Воин НИКОГДА не побеждал насмешника.

Понял это и противник И-Женя. Понял за миг до того, как нога его скользнула на потоптанной весенней траве… Юноша только распахнул глаза, когда его рука с мечом отклонилась от намеченной траектории… Зрачки его стали узкими, как игольные проколы — сильный удар сотряс кисть одновременно с ослепительным бликом лезвия… И изумленный парень откатился в сторону, не веря еще, что рука осталась целой!