Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

Дойл провел губами по моему плечу. Я взглянула на него и увидела то же темное знание в его глазах. Знание, рожденное ночами и днями, где были только обнаженная кожа, и взмокшие тела, и сбившиеся простыни, и наслаждение.

– Ты все же решил играть. Почему ты передумал? – спросила я слегка дрожащим голосом.

Он шепнул мне прямо в щеку, и от его горячего дыхания я снова вздрогнула:

– Это необходимое зло, и если тебе приходится выставлять себя на всеобщее обозрение, я не могу тебя бросить в беде. – Вновь его лицо озарила та же мимолетная улыбка, что делала его моложе – делала совсем другим. Еще месяц назад я не знала, что Дойл умеет так улыбаться. – Да и разве можно оставить тебя Рису? Только Богиня знает, что он натворит, если дать ему волю.

Рис провел пальцами по краю моих плавок.

– Такой крошечный клочок ткани... Если мы постараемся, они его не разглядят.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

Он наклонился ниже, почти прикоснувшись лицом к этому крошечному лоскутку, руки скользнули по моим полусогнутым ногам и сомкнулись на бедрах, полностью закрыв ярко-красную ткань плавок-бикини. Голову страж наклонил, и белые кудри рассыпались, занавесом скрыв нижнюю часть моего тела.

Я не успела даже слова сказать, ничего вообще сообразить не успела, как между деревьями показался вертолет, и нас увидели. Прелестная картина. Рис, зарывшийся лицом мне в пах, ноги согнуты в коленках, пятки в восторге молотят по заду, как у ребенка, дорвавшегося до кулька со сладостями.

Я думала, что Дойл наорет на него, но тут глава моих телохранителей уткнулся лицом мне в шею, и я поняла, что он смеется. Плечи у него дрожали от попыток не расхохотаться в голос. Потом Дойл позволил мне откинуться на шезлонг: он все еще хихикал, но уже мог скрыть это от камер без моей помощи.

Я тоже не удержалась от улыбки и порадовалась, что на мне солнечные очки. Улыбка перешла в смех, когда вертолет начал выписывать круги над нами так низко, что по воде побежали волны, а волосы Риса разметало по всему моему телу. Мои собственные волосы под искусственным ветром взметнулись, будто языки пламени.

Теперь я смеялась неудержимо, и груди подпрыгивали в такт.

Рис лизнул внизу живота, и даже сквозь ткань это заставило меня задохнуться на миг, смех стал тише. Он поднял на меня глаз, и взгляд сказал достаточно: он не хотел, чтобы я смеялась. Рис осторожно укусил меня сквозь ткань. Я вздрогнула всем телом, спина выгнулась, голова запрокинулась и рот открылся в судорожном вдохе.

Дойл сжал мне плечи, слегка приведя в чувство. Я дрожала, и сфокусировать зрение было трудно.

– Полагаю, для одного раза зрелищ хватит. – Он накрыл мне живот одним полотенцем и протянул Рису второе.

Рис смерил его взглядом, и я видела, что он раздумывает, не пуститься ли в спор. Но все же Рис поднялся, постепенно расправляя полотенце, так что мое бикини ни разу не мелькнуло перед объективами. Я вообще-то ожидала, что в конце он разоблачит нашу шутку, но он не захотел. Он очень тщательно укутал меня полотенцем, пока вертолет нарезал над нами круги и ветер от лопастей винта развевал наши волосы. Стоя на коленях, Рис был отчетливо виден, и я подумала: станут журналисты дипломатично затемнять фотографии в стратегических местах, или попросту продадут снимки европейским газетам?

Когда я была надежно укрыта от колен до самого верха купальника, Рис подхватил меня на руки.

Мне пришлось перекрикивать ветер и шум двигателя:

– Я могу идти сама!

– Я хочу тебя нести.

Он сказал это так серьезно, а мне, в сущности, ничего не стоило разрешить ему это сделать. Я кивнула.

Рис понес меня к дому, Дойл шел чуть позади и сбоку от нас. Позади – как хороший телохранитель, но сбоку – чтобы не закрывать обзор камерам.

У своего шезлонга он остановился и прихватил еще одно полотенце, потом с привычной текучей грацией направился к дому. Я заметила блеск пистолета под тем полотенцем. Люди в кружащем над нами вертолете не узнают, что кто-то из нас был вооружен. А еще они не узнают, что прямо за дверью, скрытый шторами, нас ждал Холод. Полностью одетый и до зубов вооруженный. Подозреваю, что приставания прессы не слишком меня донимали уже потому, что я считала удачным каждый день, когда меня не пытались убить. Если таков критерий для определения хорошего дня, то что значат один-два вертолета и сколько-то десятков скабрезных фотографий?

Не очень много.

Холод злыми серыми глазами следил, как Рис нес меня в дом. Холод единственный был против договора с прессой. Он согласился охранять нас, пока мы занимаемся ерундой, но принимать в ней участие отказался наотрез. Не станет он так ронять свое достоинство.

Холод был прекрасен в своем гневе, но он всегда был прекрасен. По воле Богини он просто не мог выглядеть иначе. Безупречные линии его лица, совершенный очерк скул заставили бы пластических хирургов рыдать от зависти. Белоснежная кожа, волосы словно мерцающий под лунным светом иней, широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра, длинные руки и ноги. В одежде он был красив, без одежды – красив так, что дух захватывало.

Надувшись, как обиженный ребенок, он смотрел, как мы идем по холодным плиткам пола. Холод был самым капризным из стражей. Мгновенно злился, с трудом успокаивался и долго дулся. Капризный – вроде бы не то слово, которое можно применить к воину, охранявшему жизнь королевы больше тысячи лет, но это верное слово. Сейчас у него опять был надутый вид, и мне это начинало надоедать. Холод – изумительный любовник и великолепный воин, но разгребаться с его комплексами приходилось чуть ли не целыми днями. Временами я думала, что не нанималась на должность его психоаналитика.

– Царь гоблинов вызывал вас по зеркалу, – оповестил нас Холод тоном таким же мрачным, как его взгляд.

– Когда? – спросил Дойл.

– Он еще говорит с Китто.

Дойл направился к спальне, но остановился и оглядел свой костюм – если его можно так назвать. Потом тяжко вздохнул и пошлепал дальше босыми ногами по плиткам, бросив через плечо:

– Если б так была одета Мередит, это принесло бы нам кое-какие выгоды, но мужские тела Курага не привлекают.

– Ошибаешься, – ядовито бросил Рис, и резкость этого замечания заставила меня повернуться и посмотреть ему в лицо. Он еще держал меня на руках, так что мое короткое движение получилось довольно интимным. – Гоблины никогда не возражают против благородного куска мяса.

Дойл приостановился и нахмурился, глядя на Риса.

– Я не о еде говорил.

– Я тоже, – буркнул Рис.

Тут Дойл замер на месте, босые ноги казались очень темными на бело-голубых плитках.