Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — Вильдграф

— Ну-ну, где эти айсоры?

— Надо за вон ту горную цепь, — сказал он неохотно, — там две долины, заняты урартами и саргонами. Мне там лучше не появляться, у нас кровная вражда.

— А в обход?

Он потряс головой.

— На беду, айсоры вроде камешка в кипяшем море. Они не подчинились совету старейшин ассиров.

— Понятно. Теперь в изоляции?

— Да.

— Твой младший брат здесь?

— Элькреф? — переспросил он. — Нет, он в королевстве Тиборре. Что-то у нас в роду такое… Я обезумел от любви к принцессе народа глиноедов, так у нас зовут горожан, а мой младший брат тоже влюблен в такую же, где в ее городе и нашел теперь убежище. Но ему повезло больше, чем мне.

— В чем?

Он сказал с некоторой завистью:

— Не пришлось гоняться десять лет за невестой, чтобы объясниться. Он любит и любим, собираются сыграть свадьбу.

Я прорычал насмешливо:

— А не помешает, что он уже не великий вождь?

Он крикнул:

— Тиборра — самое крупное здесь королевство! В нее входит десять городов и часть сел. Его король Жильзак Третий не нуждается в укреплении связей через брак, ему хватает торговых. А еще его дочь Элеонора Гордая умеет настоять на своем.

Я рыкнул мощно:

— Элькрефу повезло, а вот тебе… может, вообще не стоит стремиться в свое племя?

— Айсоры мне верны, — ответил он просто. — Я должен разделить судьбу с ними.

Я спросил коварно:

— А как же Мириам?

Он даже зажмурился, на лице отразилась внутренняя борьба между чувствами попроще, их зовем любовью, и высокими, типа долга, чести и любви к Отечеству.

— Мириам меня поймет, — ответил он наконец. — Она предпочтет, чтобы я погиб, пытаясь вернуть себе трон, чем вернулся к ней опозоренным.

Я пробормотал:

— И почему это люди чести и долга воюют между собой? Даже обязаны драться!.. А люди без чести и доблести умеют договариваться?

Земля внизу не проплывает, а проносится, словно меня несет по идеальному и абсолютно прозрачному льду. Рас-тенгерк то и дело свешивается то с одной стороны, то с другой, рассматривает местность, лицо напряженное, глаза вспыхивают огнем — когда вспугиваем стадо газелей или пасущихся в траве диких свиней.

— А теперь, — спросил он напряженным, как струна, голосом, — возвращаетесь в свое заоблачное королевство?

Я шумно вздохнул, выпустив с дыханием и малость сизого дыма.

— Увы, нет.

— Еще дела?

— Да, — ответил я. — Я ж сказал, еще не видел, как тут живут кентавры, тролли, огры… Интересно, как вы сумели с ними ужиться.

Растенгерк посмотрел на меня с некоторым удивлением.

— С жителями городов сумели же? А с людьми ужиться всегда труднее.

— Ну, то люди…

— С кентаврами то же самое, — сказал он твердо. — После первого сражения, когда две трети их осталось на поле бездыханными, кентавры признали, что мы сильнее. Нашим вождям этого достаточно. То же с троллями и ограми, хотя война с ними затянулась на два поколения. Они намного сильнее, однако нас больше, в седла коней убитых героев вскакивают их дети…

Я кивнул, это понятно, даже если истребить всех-всех мужчин в этих степных племенах, через десять-пятнадцать лет у них будет новая грозная армия. В каждой семье по семь-десять, а то и больше детей, а у кочевников каждый мужчина — воин. У троллей, тем более у огров, рождаемость, как догадываюсь, не в пример скромнее, в затяжных войнах они проиграют точно.

Крылья несут мощно и красиво, я непроизвольно забирался выше и выше, мир становится шире, а я кажусь себе просто всесильным. Под нами проплывают зеленые пятна, которые даже мне кажутся лугами, хотя это обширные леса из могучих деревьев.

Растенгерк всматривался с повышенным вниманием, опасно свешивался с боков, заставляя меня одним из крыльев работать чуточку больше.

— Можно чуть ниже? — попросил он.

— Можно, — буркнул я.

Показалась узкая полоска извилистой реки, за ней встопорщилась, как гребень рассерженной ящерицы, каменистая насыпь. Справа и слева вызывающе ярко желтеют барханы песка, а дальше два изумрудных пятна небольших оазисов.

— Вон там! — закричал он.

Я застопорил крылья в растопыренности и скользил дальше, как щепка по тихой реке, неподвижный и как можно более неприметный. Внизу проступили точки крохотных шатров, начали различаться муравьиные фигурки коней и людей.

Мои глаза настороженно отслеживали каждое движение, нас пока не замечают, отважные и гордые тоже смотрят чаще под ноги и под копыта, чем на небо.

— В вашем племени точно нет Ледяных Игл, Костяных Решеток или подобной гадости?

Он потряс головой.

— Никогда не было!

— Что так?

— Мы ценим честный бой!

— Это очень хорошо, — сказал я с удовлетворением. Хотя мое понятие честного боя гораздо шире, но всегда приятно иметь дело с людьми, у которых понятия более узкие и строгие. — Благородство везде ценится. По крайней мере, должно. Но так у вас было десять лет тому… Как сейчас?

Он произнес с достоинством:

— Есть ценности, что не меняются!

— Это хорошо, — согласился я. — Что ж, рискнем. Но все-таки плохо, что летать не можешь. А хотя бы спланировать?

— Это как?

— Как сорванный ветром лист, — сказал я и ощутил себя поэтом. — Он тоже не брякается, как камень, а плывет, покачиваясь и опускается медленно…

— Не хочу, — ответил он. — Голова закружится, если столько покачиваться. Мужчина не должен покачиваться!

— Тем более воин, — поддакнул я. — Гордый сын степей!

— Точно, господин дракон!

— Ну, — сказал я со вздохом, — мы драконы не гордые, опустимся и снизойдем сами.

Растенгерк промолчал, а я изменил снова угол положения крыльев и с осторожностью пошел вниз. Растенгерк не стал ждать, когда нас заметят и начнется паника, поднялся во весь рост, держась за высокую иглу гребня, размахивал свободной рукой и орал во весь голос.

Я поинтересовался:

— Тебя на окраину?

— А можно ближе к центру? — спросил он и добавил извиняющимся тоном: — Пусть увидят вашу мощь, господин дракон…

— Ты ж говоришь, твои сородичи воинственны весьма и чрезмерно?

— Очень, — подтвердил он с гордостью и так же поспешно уточнил: — Но они и разумны.

— И воюют? — усомнился я. — Ладно, все мы местами молоды. Только не хотелось бы, чтобы накинулись с мечами и топорами. Меня такое слегка обидит…

— Я покричу им еще!

— Хорошо, — пробурчал я, — кричи погромче. А я подыграю…

Нас заметили не сразу, огромная черная тень моих крыльев трижды прошла наискось через стойбище, пугая коней. Первыми подняли головы дети, прозвенел их крик. Из шатров начали выбегать мужчины, почти у всех в руках мгновенно появилось оружие, словно каждый и спит с ним.