Евгений Малинин - Драконье горе

– Вот и мы думаем, что он находится в какой-нибудь… больнице. Правда, пока что найти его не удалось, но это дело времени. Он ведь в таком состоянии… – полковник потряс рапортом, – мог и в другой город укатить… В поисках, так сказать, мифологических алиментов.

Я поскреб макушку.

– Да, такое действительно в газете публиковать не стоит. А вы не пробовали поговорить с этой самой Фоминой? Может, она что-то знает?

– Да конечно пробовали! – облегченно воскликнул полковник, поняв, что ему не угрожает идиотская публикация. – Милая женщина. Живет одна с собакой. И собака у нее такая умница!…

Я поднялся из гостевого кресла:

– Не буду вас больше задерживать… Большая просьба, когда Макаронин найдется, сообщите мне. А потом мы бы вместе с вами подумали, как подать этот случай растревоженному населению. Может быть, в виде вашего интервью?…

Предложение о сотрудничестве на ниве журналистики польстило начальнику отделения настолько, что он поднялся из-за стола, проводил меня до дверей кабинета и, прощаясь, сердечно пожал мне руку. А я, выйдя из отделения, немедленно направился по указанному в рапорте адресу.

Вторая Вагонная улица оказалась раздолбанным переулком на самой окраине города. Застроен этот образчик областной архитектуры был небольшими одно-двухэтажными домишками, больше напоминавшими загородные дачки. В самом начале улицы, на доме номер один, висела мемориальная доска из нашего местного песчаника, которая сообщала, что Вторая Вагонная улица получила свое название в честь второго вагона, выпущенного местным вагоностроительным заводом – гигантом первой пятилетки, в 1930 году.

Я с интересом прочитал эту замечательную надпись и побрел на противоположную сторону, рассчитывая, естественно, обнаружить там дом под номером два. Однако такового не оказалось. Аккуратная хибара, обшитая снизу доверху новой вагонкой, гордо несла на своем боку цифру «4».

Довольно долго я в растерянности топтался возле этого четвертого дома, и наконец на его крылечке появилась тетка средних лет в замызганном халате и с веником в руке. Уставившись на меня подозрительным взглядом, она грозно помахала в воздухе своей хозяйственной принадлежностью и неожиданно заорала удивительно тонким голосом:

– Ты что это, бандитская морда, присматриваешься?! Я вот сейчас собаку спущу, будешь знать, как возле маво дома ошиваться! Ишь, ухарь нашелся, тропинки здесь натаптывать!…

Впрочем, особого испуга я почему-то не испытал – может быть, потому что веник был довольно потрепанным. Вместо того чтобы, как ожидала женщина, припуститься прочь, я шагнул к небольшой калитке и, облокотившись о штакетник, спросил:

– А вы мне не скажете, куда оттащили дом за номером два? Он ведь должен стоять как раз на этом месте.

Женщина опустила веник и замолчала. Потом, по-старушечьи пожевав губами, поинтересовалась:

– А тебе зачем второй дом нужен?…

– Да вот хочу с гражданкой Фоминой побеседовать… – дружелюбно ответствовал я.

– И о чем же это ты с Феклой беседовать собрался? – спросила тетка, делая шаг в сторону калитки и выставляя вперед свой острый носик. Это повышенное любопытство мне очень не понравилось, и потому я нагло соврал:

– Да вот слышал, собака говорящая у нее завелась, может, она отдаст пса нам в цирк?

– Есть у нее собака, – немедленно подтвердила аборигенка. – Недавно появилась… Но только она не говорит. – Она покачала головой и уверенно добавила: – Если б собака болтала, я б об этом знала.

– Так где второй дом-то? – вернулся я к первоначальному вопросу.

Тетка, видимо, успокоилась относительно моих намерений и махнула своим веником вдоль улочки:

– В самом конце улицы второй дом… Фекла-то во второй квартире живет, вход к ней со двора.

Я двинулся в указанном направлении, раздумывая, по чьей же это прихоти дом номер два оказался замыкающим в недлинном ряду строений славной Второй Вагонной.

Улица кончилась довольно быстро. В ее конце действительно стояло старое, давно не крашенное здание, состоявшее из рубленого первого этажа и легкой надстройки, выполненной из всевозможных обрезков и накрытой покатой рубероидной крышей. На толстых темных бревнах белела большая цифра «2».

– Нам сюда… – пробормотал я и толкнул скрипнувшую калитку.

За калиткой начиналась дорожка, замощенная крупно накрошенным кирпичом. Она вела мимо парадной двери, на которой была прибита латунная цифирка «1», и скрывалась за углом дома. По этой дорожке я, следуя полученной информации, и направился.

Дорожка вывела меня на довольно обширный задний двор, огороженный серым некрашеным забором и густо заросший высоченной, сочно-зеленой крапивой и серой, заматерелой полынью. В этих травяных джунглях явно кто-то прогуливался, поскольку верхушки зарослей раскачивались, показывая маршрут его неторопливого следования. Впрочем, мне удалось только бросить быстрый взгляд на эти заросли, так как мое внимание привлек басистый женский голос, донесшийся из-за обитой рваной рогожкой, покосившейся двери:

– И кого ж это к нам… к-гм… послал?!

Я не совсем понял, кто послал, но уточнять этот момент не стал, а четко ответил:

– Специальный корреспондент областной газеты Владимир Сорокин со специальным заданием!…

Дверь скрипнула, приоткрываясь, и из-за нее показалось лицо далеко еще не старой женщины. И лицо это впечатляло!

Из-под небрежно задвинутых под серый платочек сальных волос выныривал узкий покатый лоб, почти мгновенно переходивший в выпуклые надбровные дуги, украшенные такими бровями, какие до недавнего времени разрешалось носить только генеральным секретарям. Под этими волосяными кустами совершенно прятались малюсенькие глазки, так что если бы не их буравчатый блеск, можно было бы решить, что тетка обходится без органов зрения. Зато носяра, начинавшийся непосредственно между глазками, превышал все достижения «лиц кавказской национальности» на два, а то и три порядка. Под этим шедевром лицевой пластической хирургии (ну не мог же, в самом деле, этот нос быть продуктом естественного происхождения!) располагались внушительные… усы. Я понимаю, что усы для женского лица – нонсенс, но как еще прикажете называть волосяной покров над верхней губой, мало чем уступавший бровям. А вот губки тети Феклы были настолько незаметны, что казалось, будто вместо рта у нее под усами притаился тонкий шрам. Правда, из угла этого шрама торчал здоровенный желтый клык, по-видимому, совершенно не мешавший хозяйке жевать и говорить. А впрочем, что я вам описываю?! Представьте себе каноническую Бабу Ягу, только лет на двадцать-тридцать моложе, и вы получите точный портрет появившейся передо мной тетеньки.