Джон Норман - Племена Гора

— Ты говоришь о прекращении полетов?

— Да, — сказал Самос.

Во время первого допроса я безжалостно требовал, чтобы она вспомнила все подробности, и она таки припомнила одну весьма странную и пугающую деталь. Я не придал этому поначалу никакого значения, но Самос сразу же встревожился. Он вообще был более информирован во всем, что касалось Других, курий, и Царствующих Жрецов. Девушка слышала разговор в полусне, одурманенная наркотиками, которыми ее накачали при доставке на Гор. На ее лодыжке поблескивал браслет, надетый захватившими ее куриями. Она помнила, как вместе с другими девушками повалилась на свежую, зеленую траву Гора. Их только что выпустили из капсул, в которых перевозили рабов. Она приподнялась на локтях, еще не в силах держать голову. Ее подняли на руки и перенесли в другое место. Как правило, рабынь располагали по росту, в начале цепи шли самые высокие. Это было обычное построение, «нормальная цепь», или «походная колонна». Она отличалась от «демонстрационного построения», или «торгового ряда», где рабынь выстраивали в соответствии с эстетическими или психологическими соображениями. Блондинок чередовали с брюнетками, пышнотелых со стройными, надменных аристократок с деревенскими простушками и так далее. Иногда красавицу помещали между двумя дурнушками, чтобы еще больше подчеркнуть ее прелесть. Нередко самых красивых оставляли на конец цепи, иногда поступали наоборот, располагая рабынь по ранжиру, самые красивые шли первыми, остальные соревновались за право продвинуться на одну ступеньку в иерархической лестнице и получить более престижный браслет, замок или ошейник. Итак, ее швырнули на траву, левую руку вытянули в сторону и вниз. Она услышала лязг цепи, почувствовала, как тяжелые звенья касаются ее бедер, потом раздался щелчок наручников, и она стала звеном в колонне. Рядом с ней какой-то мужчина делал пометки в книге. Снимая опознавательный браслет с ее ноги и надевая пластинку с именем на руку, человек, который это делал, что-то сказал второму, с книгой, после чего тот сделал пометку. Затем, когда всех девушек заковали, человек с книгой подписал какую-то бумагу и передал ее капитану доставившего рабынь корабля. Она догадалась, что это накладная на полученный живой товар. Судя по всему, никаких разногласий не возникло. Она слабо попыталась вытянуть руку из кандалов, но ничего, конечно, не получилось. Именно в тот момент человек с книгой спросил капитана, скоро ли тот вернется. Он говорил с горианским акцентом. Капитан, как ей показалось, горианского не знал вообще. Он ответил, что не знает, когда вернется, поскольку это от него не зависит. Полеты, насколько ему известно, вообще прекращаются. Потом корабль улетел. Под ногами пленницы была зеленая трава, а на руках звенела сталь наручников. Девушка справа от нее зашевелилась, и вся цепь пришла в движение. Кто-то потянул за цепь. Рабыни лежали в тени деревьев, подниматься на ноги им было запрещено. Стоило одной девушке зарыдать, как ее тут же огрели плетью. Мисс Присцилла Блейк-Эллен решила не рисковать. Когда стемнело, их погнали в вагон.

— Почему, — спросил Самос, — корабли работорговцев прекращают полеты?

— Вторжение? — предположил я.

— Маловероятно. В этом случае имелся бы прямой смысл летать по прежнему графику, чтобы не вызвать подозрения у Царствующих Жрецов. Разумно ли тревожить врага накануне атаки?

— А что, если курии как раз на это и рассчитывают? Что, если они надеются, что Царствующие Жрецы не заподозрят начала военных действий, поскольку угроза слишком очевидна?

— Не думаю, — улыбнулся Самос, — чтобы правители Сардара оставили подобное без внимания.

Я пожал плечами. Я уже и не помню, когда я последний раз был на Сардаре.

— Судя по всему, — сказал Самос, — идет подготовка к войне. Но курии слишком осторожны, чтобы ввязываться в войну, не будучи абсолютно уверенными в успехе. Полагаю, что их системы наблюдения далеко не совершенны. Колония первородных курий задумывалась как разведывательная структура, способная поставлять исключительно важную информацию. Насколько я знаю, с этой целью они пока не справляются.

Я улыбнулся. Вторжение первородных курий было остановлено в Торвальдсленде.

— Мне кажется, — произнес Самос, — речь идет не о вторжении. — Он мрачно посмотрел на меня. — Боюсь, что вторжения даже не потребуется.

— Не понимаю.

— Я очень боюсь, — тихо сказал Самос.

Таким я его еще не видел. Я смотрел на тяжелое, квадратное лицо, закаленное солеными ветрами Тассы, ясные глаза, белые короткие волосы ежиком, крошечные золотые серьги в ушах. Самос был бледен. А я знал, что этот человек не дрогнет и перед сотней обнаженных клинков.

— Что может быть страшнее вторжения?

— То, о чем я боюсь даже подумать.

— Ты говорил, есть еще новости?

— Две, — произнес Самос. — Иди за мной.

Мы шли по бесчисленным коридорам и лестничным переходам его дома. Вскоре на стенах появилась влага, и я сообразил, что мы спустились ниже уровня каналов. Мы прошли через зарешеченные, хорошо охраняемые двери. На каждом уровне и в каждом отсеке дома действовали соответствующие пароли. Их меняли ежедневно. Небольшой отрезок нашего пути пролегал мимо келий. Некоторые из них имели декоративные решетки, потолки были задрапированы тяжелой пурпурной тканью, в комнатах стояли пузатые медные тазы, на полу, среди ковров и подушек, горели лампы. В некоторых пеналах находилось по несколько пленниц. Любимым рабыням разрешалось пользоваться косметикой и кутаться в невольничий шелк. В основном же девушки были голые, за исключением ошейников и пластин с именами. Считалось, что это облегчает задачу работающим с ними парикмахерам, костюмерам и косметологам. Большинство келий представляли собой обычные железные клетки. Попадались и маленькие каменные конуры, со скользящими вверх заслонками, один раз идти пришлось по решетке, под которой находились клетки с невольницами. Мы миновали две приемные, я успел разглядеть ведущий в медицинский центр коридор, вдоль стен которого тянулись ряды кушеток, а с потолка свисали цепи. Я видел комнаты для физических упражнений и тренировок, отсек для клеймения; в открытую дверь я успел разглядеть раскаленные жаровни. Мы прошли мимо страшной дисциплинарной комнаты, в стены которой были вбиты кольца, а на огромном каменном столе валялись плети и розги.

Рабы-мужчины смотрели на нас мрачно и неприветливо, девушки, как правило, старались спрятаться. Одна рабыня бросилась к решеткам:

— Я готова к продаже! Продайте меня! Продайте меня мужчине!

Стражник ткнул ее в лицо кожаным хлыстом, и девушка отлетела в угол клетки.