Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

— Так. — Произнес рыцарь, в упор глядя на парня. — Ты знаешь, что бывает с браконьерами? Девку-то зачем с собой потащил — больше посторожить некому было?

Крестьянин плюхнулся на колени:

— Не виноват я, господин. Мы в лес по другому делу шли. Свадьба осенью… дожидаться что ли? А тут — в силках, дохлая уже… не утерпел, не пропадать же мясу. Пощади, господин.

— Дохлая, говоришь? — Рамон вопросительно посмотрел на Бертовина.

— Врет. — Жестко ответил тот. — Да сам посмотри: у нее горло перерезано. И теплая совсем.

Рыцарь не поленился спешиться, склонился к туше, сняв перчатку, прикоснулся к еще покрытой шкурой ноге. Выпрямился, пристально посмотрел на парня:

— Ну?

— Это не я! Мы на поляну вышли. Там человек какой-то был. Увидел нас, нож бросил и убежал. — Парень пополз на коленях, норовя обнять ноги. Господин, пощади!

Рамон брезгливо отодвинулся.

— А шнур для силков тебе в мошну тоже какой-то человек подкинул? — поинтересовался Бертовин.

Крестьянин схватился за поясной кошель и понял, что попался. Взвыл, рухнул ниц.

— Девку-то зачем взял? — повторил Рамон. — Сторожить? Неужели больше некому было? Или впрямь думал, отговориться — мол, до свадьбы не дотерпели, а дома негде?

Не дожидаясь ответа, подошел к девушке, приподнял за подбородок, заглянул в лицо. Видно было, что ей понадобилось усилие, чтобы не шарахнуться прочь.

— Он и в самом деле твой жених?

— Да господин. — Прошелестела она.

Рамон перевел взгляд на парня:

— Отдай ее мне.

Девушка дернулась и тут же замерла, остановленная жесткой рукой.

— Будет ласкова — глядишь, и смилостивлюсь. — Медленно проговорил рыцарь, не отрывая взгляд от перемазанного грязью, поросшего редкой бородкой лица.

— Забирай, господин, — вскинулся тот. — Делай что хочешь, только пощади!

Рамон долго молчал. Потом отпустил девичий подбородок, шагнул к парню.

— Что ты за мужчина, если готов откупиться честью своей женщины? Бертовин, этого — повесить. Она пусть идет.

— Господин! — теперь в ноги кинулась девушка. — Я буду ласковой, господин! Только отпусти его! Я сделаю все, что ты скажешь!

— Уходи. — Отчеканил Рамон. — И быстро. Иначе мне, чего доброго, взбредет в голову отдать тебя моим людям.

Она охнула, подхватилась с колен, порскнула прочь. Двое подняли упирающегося парня, поволокли к дереву.

— Да чтоб ты сдох, сволочь!

— Сдохну. — ответил рыцарь. — Но позже, чем ты.

За спиной шевельнулся оруженосец:

— Рамон… господин, я прошу о милосердии.

— Нет. — Не оборачиваясь, ответил тот.

Рамон взобрался в седло, тронул поводья, не дожидаясь, пока повисшее на веревке тело перестанет дергаться. Когда ветви деревьев скрыли повешенного, придержал коня, в упор глядя на оруженосца.

— Ты говорил о милосердии. Так вот, то, о чем ты просил — это не милосердие. Он нарушил закон. Спусти это один раз, настанет и другой. И нас просто сожрут. Ты понял?

— Да. Но… зачем ты издевался над ним? Если ты не собирался его отпускать, зачем предлагал откупиться девчонкой?

Рамон усмехнулся.

— Хотел, чтобы ты увидел, до чего может дойти человек, пуще всего на свете ценящий свою жизнь. Увидел, и запомнил.

О приближении лагеря Рамон со спутниками узнали загодя. Раскинувшиеся в низине у излучины реки шатры с реющими по ветру штандартами были издалека видны с окрестных холмов. По мере того, как они приближались, становились слышен многоголосый гомон, лай собак, конское ржание.

— А где часовые? — изумился Хлодий, когда они подъехали к одним из распахнутых настежь ворот в не слишком тщательно сооруженном частоколе.

— Какие часовые? — хмыкнул Рамон. — Мы в своей стране. На западе все будет по-другому. А пока ждем, когда все подтянутся, да в пути… сущий бордель на марше.

Словно в подтверждение его слов за ближайшим полотнищем раздалась площадная брань. Из палатки вылетела рыдающая простоволосая девка, бросилась прочь.

Бертовин проводил ее взглядом.

— Госпожи здесь нет, мигом бы порядок навела.

— Только ее тут и не хватает, — проворчал Рамон. — Ладно, бери сына, идите за герольдом маркиза, пусть покажет, где становиться. А мы пока здесь подождем.

Искать герольда долго не пришлось — его шатер стоял недалеко от стяга возглавляющего войска маркиза, младшего сына герцога Авгульфа и его наместника на этих землях — до тех пор, пока старший сын сопровождал отца в походах. Человек в цветах герцога показал Бертовину площадку, отведенную для Рамона и его копья, дождался, пока оруженосец сходит за господином, поклонился:

— Маркиз хочет видеть вас у себя. В любое время, когда вы сочтете нужным.

— Хорошо. — Кивнул Рамон. — Тогда передай, что я сейчас.

Он обернулся к своим людям:

— Устраивайтесь тут. Хлодий, меня не дожидайся. Когда вернусь — не знаю.

Он огляделся, приметил штандарт маркиза и направился к нему, стараясь не потерять стяг из виду. Вскоре показался и шатер из крашеной в цвета герба — золото и чернь — ткани. При появлении Рамона стоящий у полога латник поклонился:

— Вас ждут.

Рыцарь кивнул, шагнул за полотнище. Отвесил строго предписанный этикетом поклон.

— С каких это пор ты начал мне кланяться? — поинтересовался маркиз.

Рамон выпрямился, поднял взгляд на смеющееся лицо, улыбнулся в ответ:

— Да кто тебя знает: за два года мог и вспомнить, что я как-никак твой вассал.

— Во первых, моего отца. Я хоть и его наместник на этих землях, но все же не он. А во-вторых, брось эти церемонии. Здравствуй. Я скучал по тебе.

— Здравствуй, Дагоберт.

Молодые люди обнялись.

— Садись, — продолжал маркиз. — Погоди, сейчас распоряжусь, чтобы принесли вина и больше никого не пускали. Рассказывай.

Рамон принял кубок у слуги, пожал плечами:

— Да не о чем рассказывать. Приехал. Отобрал у матушки дела. Никого не видел, ни о ком не слышал. Потом письмо пришло от герцога. Собрался и поехал.

— Я думал, останешься дома, кого из вассалов отправишь. Или щитовые деньги пришлешь.

— Щитовые я сам собрал. — ухмыльнулся Рамон. — Пригодятся. А вассалы… не больно-то и рвались после прошлого раза. Пусть их.

— Решил, значит, сам. Я бы отказался от дороги в один конец.

— Ну да, лучше сгнить в стенах замка. Фамильный склеп, безутешные родичи, которые не проронят и слезинки. Убитая горем мать, которая после смерти сыновей немедленно спровадит невесток в монастырь, как уже проделала это со снохами. Пусть без меня развлекаются. Не над моим телом. — Он поморщился, потом через силу улыбнулся: — Ладно, все это неинтересно. Считай, что я просто поскупился на золото. Лучше сам расскажи, ты ведь только что с запада. Как там?