Александр Прозоров - Алтарь

– Когда мы воскресили его? – задумчиво переспросила старуха. – Всего пару дней назад? И с тех пор он успел с честью пройти сразу два испытания. Я считаю, твоему избраннику нужны силы, и дарю ему двадцать дней на то, чтобы стать живым и сильным.

– Благодарю, номария, – склонилась девушка.

– Однако помнишь ли ты, девственница, что Великий Правитель, Сошедший с Небес и Напитавший Смертные Народы Своей Мудростью, нуждается не в воине, а в боге войны?

– Да, номария, я помню и чту волю совета превыше всего, – снова склонила голову Лена. – Если Нефелиму нужен бог войны вместо моего избранника, я признаю это решение и всей душой присоединяюсь к нему.

– Я верю тебе, моя девочка, – положила номария руку на голову девушке. – Я дарую тебе и твоему мальчику двадцать дней. Я желаю, чтобы окончание обета стало еще одной радостью в твоей жизни, а твой избранник зачал для нас в твоем лоне новую хранительницу. Красивую, мудрую и преданную, как ты. Пусть эти дни станут для вас высшей радостью. Но помни, девственница! Еще до окончания обета твой избранник обязан принести Великому клятву верности. А через двадцать дней – обязан умереть!

Следом за полусотней копейщиков по пыльной дороге меж полей медленно, словно в полудреме, тащились воловьи упряжки. На двухколесных арбах огромными грудами возвышались толстые кожи, деревянная и костяная посуда, кубки и чаши из оникса, резные стулья, столы, шкафы, бронзовые и оловянные кувшины. Последние Саатхеб специально указал привязывать на самый верх, чтобы их могли увидеть все встречные пахари. Золота и электрума[1] в добыче редко когда оказывалось достаточно, чтобы люди могли его разглядеть издалека – вот и приходилось хвастаться тем, что есть.

За повозками по три в ряд тащились пленницы. Локти их были стянуты за спиной и прочно связаны, отчего грудь выпячивалась вперед и представлялась вдвое соблазнительнее, нежели была на самом деле. Следом за сестрами, женами и дочерьми тянулись рабы: полностью обнаженные, пыльные, усталые, униженные, с серыми лицами. Замыкали походную колонну еще две сотни воинов в белых платках и льняных юбках, с высокими плетеными щитами и длинными копьями на плечах. Мечей простым солдатам не полагалось, а потому, помимо короткого бронзового наконечника, им приходилось рассчитывать только на топорик, повешенный через плечо на веревочную петлю, и деревянный нож с обсидиановым лезвием.

Пленников оказалось больше ста, а потому Саатхеб с гордостью вел отряд обратно в Неб, стараясь проходить города и крупные селения днем. Пусть видит народ Кемета богатую добычу, пусть знает, что Великий не дремлет и продолжает простирать свою руку, защищая покой и порядок на ближних и дальних землях; что племена шасу, посмевшие противостоять воле Нефелима и грабившие путников и купцов на путях в Симмеси и Симуру, более не существуют. Служители Хаоса повержены, покой и порядок вернулся на берега Зеленого моря[2]. Пусть пахари и писцы, номархи и жрецы видят: Сошедший с Небес силен и решителен. И может быть, они заметят и молодого военачальника, который сумел, имея под рукой всего три сотни копейщиков, уничтожить втрое большие толпы врагов и взять с грабителей огромную добычу.

«Великий Правитель, Сошедший с Небес и Напитавший Смертные Народы Своей Мудростью, наверняка позволит мне взять часть добычи, дабы вознаградить за победу, – подумалось Саатхебу. – Тогда я смогу купить себе дом на окраине Неба, новую одежду и женюсь на прекрасной Ин-Мари, дочери сандальщика из Намры, что уже не раз выказывала мне знаки своего расположения. Нефелим редко оставляет себе военную добычу. Его интересуют только пленники. Пленники…»

Молодой военачальник стремительно повернулся к закату. Ослепительный Ра уже касался краем горизонта. Это означало, что знойный день вот-вот сменится холодной, как застывшая вода, ночью.

– Тель-Ну-Намра! – окликнул он полусотника, шедшего с передовым отрядом. – Прикажи воинам ослабить путы пленникам. Здесь их никто не увидит. Не хочу, чтобы у рабов отсохли руки.

– Слушаю, номарий, – склонился в почтительном поклоне крупноносый и темнокожий, как нубиец, копейщик.

– Подожди, – остановил полусотника Саатхеб. – Видишь дорогу вдоль полей? Поворачивай отряд туда.

– Но эта дорога уводит в пустыню, номарий, – неуверенно указал Тель-Ну-Намра.

– Я знаю, – кивнул Саатхеб. – Мы не успеем попасть к крепости Намра до темноты. Не хочу, чтобы рабы замерзли. Пока светло, отгоним их за поля и соберем в кучу. Так теплее. Копейщикам я разрешаю брать шкуры и стелить на песок.

– Слушаю, номарий.

Поняв смысл приказа, полусотник повеселел, принялся грозно покрикивать на подчиненных. Впрочем, те и сами оживились, поняв, что скоро смогут спокойно отдохнуть. Даже волы ускорили шаг, втягиваясь на узкую дорожку между оросительной канавой и ровными прямоугольниками еще зеленых хлебных полей. Они ждали водопоя и кипы зеленой травы, положенной им в конце каждого дня.

Пахнущая тиной, черная и сальная от речного ила, плодородная земля отступала от берега всего на пять стадий – дальше разливы Нила не достигали, а потому ячейки полей сменились сухой и жесткой глиной, чуть присыпанной еще горячим песком. Пока горячим…

– Здесь становитесь! – указал на неглубокую выемку Саатхеб.

Сюда, под небольшую дюну, увенчанную горкой камней, ветер задуть не сможет. Все меньше пленники замерзнут. Хорошо бы их еще напоить горячей водой – но где взять дрова для костра? Кемет – это не дикие земли, населенные не знающими порядка племенами. Здесь не бывает ничейного дерева, ничейной земли, ничейной воды… Послать сотника к местному старосте? Но для обогрева почти четырех сотен людей костров понадобится немало. Найдется ли столько дров в маленьком селении? И сколько золота попросят за это местные пахари? Они сами, наверное, привозят топливо из-за Второго порога, а то и вовсе жгут сушеный навоз…

Между тем беззаботные воины сгоняли в общую толпу пленников, заталкивая мужчин в середину, а пленниц помоложе оставляя с краю – дабы легче вытащить, когда ночью захочется женской ласки. Они предвкушали сушеную рыбу с хлебной лепешкой, хмельное финиковое пиво, сладкое лоно покорных рабынь – и тяжелые мысли военачальника обходили их стороной.

За копейщиков Саатхеб не тревожился. Эти и поедят сытно, и в шкуры завернутся, и согреться сумеют, коли озябнут. А вот пленники… Голые, связанные, полуголодные, усталые, мечтающие о смерти. Но не поить же их пивом?! Не кормить же рыбой и мясом, как честных служителей Нефелима?! И развязывать на ночь тоже нельзя. Как бы не разбежались в темноте. Что же придумать? Ведь замерзнут к утру, заболеет половина, часть и вовсе передохнет. И будет ему тогда наградой вместо славы победителя насмешки стражников и снисхождение советников. И не получит он ни домика в три этажа, ни зеленоглазой дочери сандальщика…