Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Передо мной восседал Декарта Арамери, некоронованный правитель мира. Он был стар, возможно, самый старый из когда-либо виденных мною людей; хотя Амн, как правило, и живут дольше моего народа, так что ничего удивительного. Тонкие, почти полностью белые волосы. Настолько худой и сутулый, что его приподнятое каменное кресло — кресло, и никаких «тронов», — казалось, грозилось вот-вот поглотить старика целиком.

— Внучка, — сказал он, и смех приостановился. Молчание. Столь тяжкое, что стынет в руках. Он — глава семьи Арамери, и слово его — Закон. Никто и не ждал, что он признает меня за родственницу, а менее всех — я сама.

— Поднимись, — приказал он. — Дай мне на тебя глянуть.

Я подчинилась, подобрав нож, коий никто не осмелился конфисковать. Тишина стала ощутимей. Осязаемей. Я не слишком интересный объект для толкований. Случись всё иначе, слейся во мне черты обоих народов более удачно… к примеру, амнийский рост и даррийская гибкость, или, наоборот, прямые густые — и светлые — пряди волос. Но нет, у меня амнийские глаза, оттенка выцветшей зелени, скорее неудобные, раздражающие собеседника, нежели красивые. В противоположность им — волосы, коричневые, как древесная кора. Прямые и короткие — по другому справляться с ними не с руки. Да, короткие настолько, что порой, по ошибке, меня принимают за мальчика.

Всё в той же, затягивающейся тишине я видела, как хмурится Декарта. Я заметила странного цвета отметину на его лбу: идеальный чёрный круг, будто кто-то макнул монету в чернила и прижал к коже. Круг, с обоих сторон заключённый меж мощных линий остроконечных шевронов.

— Ни капли сходства с нею, — наконец подытожил он. — Но, полагаю, это лишь к лучшему. Верно ж, Вирейн?

Последнее предназначалось человеку, стоявшему среди придворных — ближе всех к трону. На мгновение мне показалось, что он ещё старше деда, но быстро поняла ошибку — этот беловолосый разменял лишь четвёртое десятилетие. Он тоже носил налобную татуировку, но попроще: обычный чёрный кружок.

— Ну, она не безнадёжна, — сказал он, скрестив руки на груди. — С внешностью, конечно, ничего не поделаешь, сомневаюсь, что даже макияж поможет. Но… снять с неё этот варварский наряд, приодеть, и, думаю, что она, на худой конец, сможет сдать… сойти за особу благородных кровей.

Он сузил глаза, словно уже разбирая меня мысленно по косточкам. Моя дучшая даррийская одежда — длинный белый жилет из меха виверны и леггинсы по щиколотку — удостоилась короткого вздоха. (Этот наряд уже заработал странный взгляд в Салоне, но я так и не поняла, что их смутило.) Он так долго вглядывался в моё лицо, что я уже начала подумывать, не выказать ли мне зубы.

Вместо того Вирейн показал свои, улыбнувшись.

— Мать хорошенько обучила её. Полюбуйтесь, даже сейчас она не уличает ни страха, ни злости.

— Тогда, думаю, она сойдёт для дела, — заметил Декарта.

— Сойду для чего, дедушка? — спросила я.

Напряжение в комнате действовало угнетающе с каждым мигом, словно выжидая чего-то. Хотя старик уже и нарёк меня «внучкой». Я, конечно, слегка рисковала, необдуманно обращаясь к нему привычным мне словом, — люди его положения порой обижаются и на более незначительные вещи. Но матушка действительно хорошо меня подготовила: порой стоит рискнуть, чтобы завоевать себе уважение в глазах двора.

Оно же не изменилось ни на йоту. Лицо Декарты Арамери, имею ввиду. Я не смогла счесть его.

— За моего наследника, внучка. Сегодня я оглашу твоё имя.

Молчание. Такое же тяжкое, как и каменное кресло деда, вросшее в пол.

Шутка, подумала я, но никто не засмеялся. Это и заставило увериться окончательно: лица придворных, повергнутые в ужас и шок; вид, с коим они уставились на своего господина и повелителя. Все они, кроме одного, поименованного Вирейном. Этот смотрел на меня.

Что ж, с провозглашённой ожидался какой-нибудь, но ответ.

— У вас уже есть наследники, — сказала я.

— Чересчур прямо, — сухо константировал Вирейн, — ей следовало бы быть чуточку учтивее.

Мимо. Декарта и глазом не повёл, словно не замечая чужих слов. Он обратился ко мне, подтверждая:

— Верно. Имеются ещё двое претендентов. Мои племянник и племянница. Скаймина и Релад. Твои двоюродные кузены.

Разумеется, я слыхала о них. Да и кто не слыхал. Слухи то и дело провозглашали наследника… или наследницу, перетасовывая парочку местами. Но кто же?.. — сказать наверняка… если бы, как же.

Мне и в голову и не приходило, что я могу оказаться на их месте.

— Если мне дозволено советовать, дедушка, — начала осторожно (сколь возможна какая-то там осторожность в беседах подобного толка), — то смею предполагать, что уже двое — и то чересчур много.

Это всё глаза. Они старили Декарту, намного, надолго старили. Но последнее поняла я излишне позже. Понятия не имею, каков был изначальный цвет этих жестоких глаз; возраст обесцветил их, затянув белесой дымкой. Глаза, в коих отражалась вся тяжесть, прожитых им лет. Разве что, кроме счастья. Для него в этой паре вперившихся в меня светочей места уже не оставалось.

— И впрямь, — согласился он. — Но, полагаю, порядком хватит для занятного состязания.

— Не понимаю вас, дедушка.

Он приподнял руку, в слабом, но изящном… некогда изящном жесте, а теперь, по большему счёту, попросту слабом.

— Всё просто. Всё очень просто. Я назвал три имени. Цели же добьётся лишь один. А касаемо остальных, либо они перебьют друга, либо кончат жизнь от руки победителя. Кто выживёт, а кто умрёт… — Неопределённое пожатие плечами. — …дело твоё.

Матушка учила меня никогда не выказывать страха, но эмоции не приглушить так легко. Спина покрылась холодным потом. Лишь раз в жизни я удостоилась чести стать мишенью для покушения — вот оно, преимущество наследницы бедной и крошечной нации. Кто бы взялся такую за неблагодарную работёнку? Но сейчас точно найдётся парочка желающих на моё место. Богатство и могущество, коими обладали лорд Релад и леди Скаймина, за пределами моих самых смелых мечтаний. Всю свою жизнь они провели, ставя друг другу подножки на пути к власти над миром. И вот являюсь я, никому неизвестная безродная бродяжка, без связей, без денег, без друзей, — и с ходу в бой.

— Не будет никакого выбора, — сказала я. По счастью, честь оставалась за мной: голос не дрожал. Почти. — И никакого состязания. Они по-быстрому расправятся с помехой при первой же возможности и обратно примутся друг за друга.