Тимофей Печёрин - Парад обреченных

Медведь, кстати, только при виде белого старикана и угомонился. Сидел на траве, глядя на него глазами верного пса. Наверное, и хвостом бы замахал, не будь оный слишком коротким.

— Земля исцеляется быстро, — сообщил старец стоявшим поблизости лесным людям, — через день защитный круг придется подновлять.

Те только плечами пожали. Известное дело, мол.

— Эй! — выкрикнула из своей клетки Эдна, — кто-нибудь объяснит?.. Зачем вы вообще нас схватили? Что вам нужно?

Обращалась она к белому старику, коего признала здесь за главного. И тот, как ни странно, ответил. Хотя ответ его по внятности напоминал слова какого-нибудь дипломата или успешного политикана.

— Вы нам нужны, чтобы отвести беду от Великого Рода, — зычным голосом молвил старик.

Да, нечего сказать: спасибо, порадовал! Приятно чувствовать, что ты хоть кому-то нужен.

«И зачем мы вообще сюда сунулись?» — запоздало сетовал Вилланд.

Я мог бы напомнить, что это была его блестящая идея. Но предпочел признание… даром, что запоздалое. «Это все дерево, — отвечал я охотнику, отдавая себе отчет, насколько нелепо звучит мой ответ, — какое-то дерево… колдовское. Оно как магнитом людей сюда притягивает. Вот только зачем?..»

На это Вилланд ничего не ответил. То ли не видел смысла… а может, просто пришел в замешательство от слова «магнит».

А после тревожной и почти бессонной ночи нас ждал сюрприз. Который в других обстоятельствах я нашел бы даже приятным. Похоже, злополучное дерево притянуло не только нас. Привели новых пленников — еще троих человек. Причем одним из них оказался уже знакомый нам инквизитор-колобок.

Горазда все-таки судьба на шутки, причем недобрые. Охотники и добыча нашли-таки друг друга. Оказавшись в одинаково незавидном положении.

Признал колобка и мой охотник.

— Охо-хо! Какие люди, и без свиты! — выкрикнул он с издевкой, — ну что, святой брат, помогла тебе охранная грамота?

— Смейся-смейся, дурачина, — флегматично молвил колобок, по привычке причмокнув, — на том свете видно будет, кому стоит смеяться. А кого ждут вечные слезы… причем очень скоро.

— Он прав, — зачем-то проговорился с усмешкой один из лесных людей, — по поводу «скоро». Но вот на смех не надейтесь. Никто. С Выем не посмеешься.

«С Выем?.. — вскинулся я, вспоминая что-то из школьной программы, — это что… который сам себе веки поднять не может?»

«Скорее уж тот, с кем встречаться никому не хочется, — отвечал вмиг погрустневший Вилланд, — а уж о зрении его заботиться… Какой-то местный божок, видимо. А встретиться с ним можно единственным способом. Через жертвоприношение. Теперь понятно, почему нас сразу не убили. Трупы-то этому божку без надобности. Эх, не думал, что позавидую тебе, Игорь. А у тебя хотя бы маленький шанс спастись есть».

От последних двух фраз я бы, наверное, прослезился. Кабы не был бесплотным духом. Уж очень сентиментально, к удивлению моему, они прозвучали. Действительно, шанс был — если в кого-нибудь вселиться. И при условии, что борозда от посоха белого старика позволит.

Между тем крохотный шанс на спасение забрезжил и для моих живых спутников. Голос неожиданно подал еще один из новых пленников. Человек-гора в доспехах, украшенных изображением растопыренной пятерни на спине и на груди. И в закрытом шлеме лишь с небольшой щелью вдоль лица. Для дыхания, наверное. Человек-гора был столь огромен, что даже Вилланд на его фоне смотрелся не слишком внушительно. И плечи заметно уже, и ростом еле до плеча достает.

— Смотрю, давно вы захватываете приверженцев истинной веры, — пробасил гигант, покосившись на наши клетки, — беззащитных женщин хватаете, стариков.

— Не твое дело, «рукоблуд», — прикрикнул на него один из аборигенов, — сейчас ты тоже окажешься в клетке. По соседству с ними. А когда придет время, вы вместе отправитесь к Выю.

— Зачем вам жизни этих мирных крестьян? — не унимался человек-гора, — в чем они провинились? В том, что просто молятся Господу нашему и Хранителю… так же, как вы чтите своих богов?

— О, храбрейший из благородных мужей, — донеслось из соседней клетки блеяние Аль-Хашима, — не могу не признаться, что сам я веру в Хранителя…

Возможно, он хотел сказать «не разделяю» или «отвергаю». Однако не успел. Алхимика грубо, но своевременно перебила Эдна.

— Молчи, о, пустомеля из пустобрехов, — яростно вполголоса проговорила она, — не понимаешь: в живых ведь можем остаться.

А человек-гора продолжал:

— Если кто здесь и враг вам, то только я. Это такие как я убивали вас за то, что вы не хотите принимать нашу веру. И я один готов искупить вину перед вами собственной жизнью. Отправиться хоть к Выю, а хоть даже и в преисподнюю. И там обагрить руки нечистой кровью.

Похоже, под доспехами с нарисованной пятерней скрывался очередной несчастный, коему жить надоело. Если вообще когда-нибудь нравилось. Но отдам ему должное. В отличие от Ивара и девицы из Краутхолла этот хотя бы пытался своей смертью принести кому-то пользу.

Новое вместилище — эх, как не вовремя ты встретилось! Или все-таки?..

— Хватит! — рявкнул один из жителей лесного поселка, открывая клетку, предназначенную человеку-горе, — не тебе решать, «рукоблуд».

Сразу двое лесных людей подтолкнули огромного пленника к клетке. Тот не сдвинулся с места ни на шаг.

— Значит, договориться вы не хотите, — голос человека-горы звучал угрожающе, словно не человек говорил, а лев обрел дар речи, — тогда я требую… Божьего Суда. Верните мне оружие… а если не вернете, я голыми руками любому здесь башку оторву!

И он вскинул над головой могучие руки, даром что связанные веревкой. И до чего же эта веревка показалась мне в тот момент тонкой и ненадежной. Ее, наверное, человек-гора мог вообще разорвать одним движением.

— Божий Суд? Он не для «рукоблудов»! — как помет или гнилые помидоры полетели в его сторону реплики лесных людей. Но исполина в доспехах было уже не пронять словами. И уж точно не остановить.

— Вы все! — взревел он, — найдется среди вас хоть один настоящий воин? Кто осмелится бросить мне вызов? И, быть может, победить… но если будет на то воля божья — принять смерть?! Или вы только с бабами и стариками воевать горазды? Да со святошами смиренными?

Лесные люди загомонили на разные голоса — тревожно, растерянно. Кто-то вовсе нашел неожиданный повод поскорее убраться подальше. Оно и понятно: прилюдно признать себя трусом вряд ли кому-то захочется. Но еще меньше хотелось связываться с огромным чужаком. Причем чужаком, судя внешности, отнюдь не чуждым битве.

— Ну? Что же? — вопрошал человек-гора, — неужели некому откликнуться на вызов сэра Готтарда из Фрезинбурга?