Кэтрин Ласки - Одиночка

Оглядевшись по сторонам, он не увидел своего тела. Волк поглядел вниз и вместо призрачных увидел крепкие ноги, прочно стоявшие в грязи. Он поднял одну лапу и с удивлением присмотрелся к оставленному ею следу. «Я не старый, я молодой. Я здесь, на земле, а не в Пещере Душ. Мое время еще не пришло».

А потом из пещеры, в которой сидели, прижавшись друг к другу, волки, в ответ на песнь скрилина донесся слаженный вой.

«Вот почему наши вожди носят шкуру и ожерелье из костей, – пели волки хором. – Так они отдают дань почтения великому вождю Фенго, возглавлявшему наш поход из Долгого Холода. И именно поэтому Фенго возродился».

Вой волков пробудил в Фаолане какие-то новые, незнакомые ему глубинные чувства. Он понимал все, что услышал, но в этой песне ощущалось еще нечто, невыразимое словами. Дослушав ее до конца, он уже повернулся, чтобы пойти прочь, но тут ветер донес до него из пещеры тихий шепот. Волки казались испуганными: «Опасность. Враг близко. Чужак. Берегитесь!» – тихо переговаривались они.

«Чего они боятся? – удивился Фаолан. – Они стая и сильны вместе. Недавно все досыта наелись мяса. В пещере безопасно».

Однако он предпочел не выяснять, а уйти подальше.

Дождь, бушевавший всю ночь, уже несколько часов как закончился, когда к пещере, в которой пережидали бурю волки из стаи Западной Осыпи, приблизился Ангус МакАнгус, глава клана. Он пришел в ответ на завывание скрилина. Во время небесного огня, как волки называли молнии, было принято петь песни, по-разному истолковывавшие это удивительное явление природы, но скрилин этой стаи почему-то выбрал именно песню про волка, который не умер. Обычно она предвещала несчастье.

На вожде не было ни церемониальной шкуры, ни ожерелья из костей – он не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Если бы Ангус МакАнгус пришел в торжественном облачении, которое обычно носилось им в гаддерхиле, то переполошил бы всю стаю. Волки могли бы подумать, что случай чрезвычайно серьезен и их всех вызывают на гаддер. В свою очередь, гаддерхилами назывались церемониальные пещеры кланов, в которых проводились собрания и обсуждались самые серьезные дела.

Поприветствовать вождя вышла скрилин – довольно красивая волчица с серебристой шкурой и темным подшерстком. Она сразу же всем животом опустилась в грязь и склонила голову набок. Уши ее были опущены, черные губы подтянуты в жесте полной покорности.

– Пожара не было, Айслинн?

– Нет, небесный огонь не перекинулся на землю.

В разговоре между вождем клана и скрилином, воспевавшим небесный огонь, следовало придерживаться определенных правил. Хотя вождь и был выше по статусу, он не имел права сомневаться в том, как скрилин интерпретировал опасное явление природы. Глава клана мог спрашивать лишь о конкретных знаках или событиях, подтверждавших мрачный прогноз. Вот если бы молния вызвала пожар или просто ударила в скалу, это было бы явным признаком несчастья. Тогда и выбор песни о старом вожде, пусть героической, но полной печали и рассуждений о смерти, был бы понятен.

Глава клана прошелся из стороны в сторону, принюхиваясь и стараясь учуять запах гари. Стая пристально наблюдала за ним. Вдруг порыв резко переменившегося ветра донес до ноздрей вождя новый, совершенно неожиданный запах. Ангус МакАнгус повел носом и приподнял бровь:

– Здесь бывают медведи?

– Нет, никогда, – ответил ему один из волков высокого ранга. – Они бы ни за что не ушли так далеко от реки.

– Не понимаю. Пахнет медведем. И еще волком. Но нездешним.

– Вы учуяли сразу два запаха? – спросила скрилин.

– Да, и они как-то необычно переплетаются.

– Как будто они странствовали вместе? Шли бок о бок?

Ангус МакАнгус внезапно замер на месте и вгляделся в странный отпечаток лапы. Шерсть у него на загривке встала дыбом, уши навострились. Так вот о какой напасти говорил небесный огонь! Подушечки пальцев незнакомого волка были слишком широко расставлены, да еще и лапа искривлялась наружу. Такой след мог оставить волк с пенной пастью.

Болезни этой боялись все звери. Она неминуемо заканчивалась смертью, но прежде чем та наступала, приходилось пережить еще и невыносимое безумие. А если волк с пенной пастью нападал на какое-нибудь другое животное и кусал его, то оно тоже сначала сходило с ума, а затем умирало.

Теперь вождю был понятен и запах медведя: больной гризли напал на волка и заразил его. Наверное, медведь уже умер, но волчьи-то следы совсем свежие. Значит, нужно что-то делать, пока не стало поздно.

Ангус МакАнгус повернулся и поднял морду. На утреннем небе бледной тенью висела луна. Лунная гниль! Дурной знак, особенно в сочетании с песнью скрилина и отпечатком кривой лапы.

Вождь завыл. Он должен предупредить остальные кланы об опасности. Нужно созвать все свои стаи и соседний клан МакДункана в гаддерхил. А еще надо сообщить соседям – кланам МакНамары и МакДаффа и даже презренным МакХитам. Ведь эта болезнь распространяется быстрее любого воя. Уже сейчас, пожалуй, слишком поздно. Стая наверняка обречена. Клан тоже обречен. Более того, погибель, похоже, грозит всем волкам Далеко-Далеко.

И вот весть стала переходить из стаи в стаю. Вскоре трое вождей ближайших кланов собрались в гаддерхиле МакАнгусов. Жутковатое зрелище представляли они, освещенные слабым мерцанием луны: собственные их тела как бы растворились в боевом одеянии – головных уборах и ожерельях из костей, плащах из шкур и других знаках власти, обязательных для церемоний в гаддерхиле. Лапы их скрывала низкая дымка, и потому со стороны казалось, будто предводители волков плывут над землей; каждый шаг сопровождался постукиванием костяных украшений.

Оказавшись внутри пещеры, они, выражая почтение, сразу же опустились перед Ангусом МакАнгусом на животы. Такова была традиция: любой посетитель, даже глава другого клана, должен был продемонстрировать покорность вождю в его гаддерхиле. Дункан МакДункан, старейший из предводителей, с трудом встал на колени, пораженные артритом.

– Достаточно, Дункан, – вежливо обратился к нему Ангус, а затем повернулся к остальным. – Я вызвал вас, потому что прошлой ночью наша скрилин пропела гвалид о первом фенго.