Хозяйка над бесами (СИ) - Мирра Слуцкая

Тот хищник, который его и съел.

***

Ходило поверье, что водная полынь цвела один раз в году, в Купалову ночь. Тогда-то и собирали ее мелкие белые цветки. Затем их сушили и оставляли около ручья. Считалось, что ночью сам водный царь заберет приношение. За это он будет весь год хранить семью травника от топких болот и холодных омутов.

Хованья слышала это предание от ведьмы. Тогда еще подивилась, до чего царь хитер.

Из цветков водной полыни русалки делали настой, а настоем смазывали цепи. Скованная ими нечисть лишалась сил.

У царя была большая подводная тюрьма.

Когда-то Хованья спускалась туда. В камерах царь держал преступников. Русалку, которая утащила детей крещеного. Или буйного неупокойника, укравшего русалочий гребень.

Чем ярче сияли цепи, тем слабее становился пленник. Под конец цепь вспыхивала зеленым полынным цветом, а пленник сгорал в негасимом огне.

Хованья, как и многие, трепетала перед этим суровым, но справедливым законом.

Негоже было нарушать порядок. Мир, как говорил царь, строился на договоре. Если кто-то нарушал закон, то это могло уничтожить мир. Конечно, такое нужно выжигать на корню. "Необходимая жестокость. — говорил царь, а Хованья кивала.

Темница находилась под старым теремом. Когда-то здесь чествовали и Хованью. Она надела венок из белых кувшинок, присягнув царю и водному царству. Она даже не заметила, как из надежды народа превратилась в его позор.

Хованья встряхнула свои кандалы. Они оставались темными.

Засов, тоже опрысканный полынью, лязгнул. Хованья узнала шаги. За ними раздался шелест.

— Надеюсь, путешествие домой тебя несильно утомило, — царь вошел в камеру. В руках у него был поднос с требой. Пар от горячей людской еды здесь превращался в еду иную. Она мерцала и источала дивный запах. В подводном мире не было нужды пить кровь.

Хованья посмотрела на царя. Он был таким же, каким она запомнила. А значит, ее ждала смерть.

— Ты любишь приводить сюда гостей, — царя не смущало ее молчание. Он поставил под нос на землю, а сам наклонился. Его лицо, сияющее лунным светом, приблизилось.

— Когда ты убьешь меня? — спросила Хованья наконец. — Когда зачитают приговор?

Царь, казалось, выглядел обескураженным.

— Какой приговор, дитя мое? Я не хочу тебя судить. Что было, то прошло. Всякий может ошибаться.

Хованья перевела взгляд на цепь. Царь коснулся пальцем одного металлического кольца.

— Это ненадолго. Я соврал, я буду тебя судить. Но я тебя оправдаю — и перед советом, и перед народом. С возвращением, мы так долго тебя ждали, — с этими словами он заключил Хованью в объятия.

Когда он ушел, Хованья сжала в руке яблоко с подноса. Оно растаяло, как дым. Треба выходила не слишком сытной.

Когда-то Хованья убила бы за еду из подводного царства. Но живая кровь оказалась вкуснее пара.

Им говорили, что снаружи не прожить. Мир людей был жестким и твердым, куда ему до текучей навьей воды. Все русалки погибают в первый год жизни наверху, оставшиеся дичают. Царь когда-то отправил Хованью на смерть. С ней прощались подружки, а Тавия плакала и просилась с ней. Кто-то считал, что так Хованье и надо, она заслужила смерть за сломанный гребень Вошенки. Та обречена жить у ручья мертвой и живой воды. Ручей выпьет из нее жизнь и смерть, и ничего не останется от Вошенки.

Хованья закрыла глаза и провалилась в воспоминания своих утопленников. Больше всего ей нравился момент, где малолетний Гаврюша бежит по скошенному полю. Сверху голубое небо. Небо никому не затмить, никому не одолеть. Оно бездонней всех глубин, оно больше всех царей и цариц.

Хованья почуяла чей-то взгляд. Она с трудом вернулась в темницу. По её стенам прыгали голубые блики, словно небо из воспоминаний пришло сюда.

Напротив решетки стояла русалка. Она была укрыта шалью из водорослей, тело светилось голубым. Русалки могли ходить бесшумно. А самой бесшумной всегда была одна. В детстве именно она воровала с кухни лакомые кусочки требы.

— Все так и есть, это ты, — сказала Тавия. Время ничего ей не сделало. Тавия приблизилась к прутьям, — Я знала, что царь тебя оправдает. Как узнала, быстрей приплыла.

Под шалью Тавия была одета в доспехи. Она казалась выше, чем Хованья помнила. В косы были вплетены лилии. Они пожухли.

На поясе висел длинный меч. Тавия никогда не была воинственной. Она часто плакала, и ее слезы падали жемчугом. Это нравилось царю. Раньше Хованья даже завидовала Тавии, ее-то вода ничем таким не одарила.

— Что происходит? — спросила Хованья. — Почему ты так одета?

— Отряд воительниц недавно пропал под Смородиной. Я ездила с проверкой. Боюсь, как бы ни утопленники озверели.

— С каких пор русалки боятся их?

— Не всем дано управлять ими, — сказала Тавия. Ее голос показался Хованье грустным. Ведь познакомиться с утопленниками русалке доводилось лишь в изгнании. Кто утоп, тому русалка поп, как говорилось в старой речной поговорке. — От воительниц я нашла только гребни. Они были поломаны и искорежены, но камни в них горели.

Это значило, что воительницы из дозора живы. Что еще хуже смерти.

— Нужно будет найти их. Я хотела попросить царя дать мне еще русалок… Да бесы… Что-то происходит. Что-то нехорошее. Все слишком сразу навалилось, — Тавия посмотрела на нее, — Одна радость, что ты снова с нами.

— Я надолго не задержусь.

Хованья бы поплыла дальше, к морским сестрам. Те хранят так много знаний о волшебстве. Они могли бы подсказать, как навеки спрятать Аглаю от бесов.

— Царь передавал, что ты привела с собой смертную. Это из-за неё? Ох, Хованья, ты всегда так их любила… Они тебя точно сгубят!

— Кто бы говорил, — ответила Хованья, — Пока меня пытались сгубить лишь русалки. А ты, я погляжу, стала ближе к царю, — она хотела добавить «вместо меня», но промолчала. Годами ее терзали видения, в которых царь звал Тавию родной доченькой. Однажды они отступили. Хованья даже помнила этот день. Тогда они впервые повстречались с Аглаей.

Тавия молча выплыла из темницы.

Хованья села обратно на топчан. Ей нужно было подумать.

Собственные воспоминания причиняли больше боли, чем те, что Хованья забрала. Но разве так не должно быть? Правы были все, человечья кровь Хованью отравила.

Хованья закрыла глаза.

… день был серым, верный признак того, что они приблизились к невидимым тропам. Стоял туман. Дальше начиналось царство бесов. Ходить туда — опасно, хоть бесы и дремлют.

— Давай здесь остановимся, — попросила Вошенка. Ее даром было чутье на истину. Хованье показалось, что Вошенка боится чего-то.

— Надо проверить границу, а потом отдохнем.

Царю нужна