Анна Невер - Обжигающий след

— И чего ты так колдунов не любишь? — Марика выпятила нижнюю губку.

— А то, что все девицы просто ума лишаются, когда речь заходит о них. Вэйны то, вэйны это… А они еще неизвестно чего больше своей волшбой приносят: пользы или вреда. Почитай лучше историю империи. Там полно примеров их произвола, — Войнова назидательно кивнула.

— История — это же скука смертная, — тоскливо протянула собеседница.

Из гостиной появилась женщина, еще не старая, сохранившая стройность фигуры, — Настасья Ефимовна, мать Марики и Зои. Поговорив с ней о здоровье батюшки, Тиса отдала мыло собственного приготовления, за что получила благодарную улыбку, после чего направилась к беседке на берегу.

Сад Кошкиных располагался за хозяйственной частью, конюшней и сараями. Полторы тысячи саженей земли с плодовыми деревьями спускались к озеру. Пять работников под руководством Никодима Емельяновича Кошкина, отца семейства, собирали урожай яблок. Ящики с плодами громоздились один на другом под деревьями. Тощий, в прохудившихся на коленях брюках на помочах, Никодим Кошкин напоминал старого муравья. Тиса поздоровалась. Он махнул ей рукой в рабочей перчатке.

Девушка сорвала яблоко с ближайшего дерева и откусила. Впереди заблестела вода Вежского озера. Название пошло от реки Вежи, что вливалась в водоем с севера, а затем изливалась из него на юге и продолжала нести свои воды по долине навстречу полноводному ижскому Чаману. Заросли камыша да рогоза густо опушали озеро по краям. Рыбаки ловили здесь сома, сазана, толстолобика на уху, а красноперочку с лещом — к квасу.

На берегу под сенью деревянной беседки Тиса разглядела две женские головки: темноволосую, со строгим пучком на затылке — Ганны Лисовой и светлую, с растрепанной косой — Зоину. Девушки, завидев ее, поднялись с лавки и по очереди чмокнули в щеку.

Памятуя о письме, Войнова собиралась было спросить Ганну, что же случилось такого, что потребовало срочного приезда, но вовремя увидела прижатый к губам палец — призыв к молчанию.

— Ты седмицу меня не навещала, — сказала Зоя тоном капризного ребенка. Она опустилась на лавку, придерживая большой округлый живот под батистовой сорочкой.

— Я как раз собиралась.

Кошкина похлопала ладошкой подле себя, и обе девушки опустились на лавку рядом с беременной подругой.

— Расскажи, как твои дела? Помнится, ты помогала лекарю? Забыла, как его зовут.

— Агап Фомич. Я и сейчас у него в подручных, — Тиса выбросила яблочный огрызок за перила беседки. В рогозе послышалась возня, кряканье и плюханье перепончатых крыльев — мордоклювы вместе с утками делили поживу.

Зоя неожиданно схватила руку капитанской дочери и зашептала скороговоркой:

— Ты должна мне помочь. Лукишна сказала, что я вылитая баба Фрося и фигурой, и лицом. Просто копия.

В голосе беременной звучал страх. Войнова не понимала, откуда он.

— Моя бабка при родах померла! — Зоя сказала это так, словно рушился мир, но никто этого не замечал.

Тиса сообразила, к чему она клонит, и нахмурилась.

— Глупости какие! Даже не думай об этом! С тобой подобного не случится.

— И я ей битый час то же самое твержу, — Лисова в отчаянии развела руками.

— У меня бедра узкие, — всхлипнула Зоя. — Я боюсь. Тиса, спроси лекаря, может, есть снадобье или трава какая, чтобы родить благополучно. Пожалуйста!

Последнее слово перетекло в жалобное хныканье. Ганна обняла подругу, погладила по плечу. А Войнова словно заново взглянула на Зою — за лето ее живот вырос до впечатляющих размеров и, казалось, как якорь тянет к земле ее хрупкое тело.

— Я найду для тебя подходящее снадобье, — пообещала она. — Все будет хорошо. Не плачь, а то нос покраснеет, как у нашего Цупа.

Кошкина хихикнула сквозь слезы, Ганна дала ей свой носовой платок, и та звучно высморкалась.

Облако заслонило солнце, ленивый полуденный ветер подернул водную гладь черно-синей рябью.

— Кстати, отец сказал — отрядные уже покинули Ижеск.

— Зоя, слышишь? Скоро Руслан приедет, — Ганна послала Тисе благодарную улыбку, — подарки привезет.

— Я ему список вручила длиной в монашеский свиток, — оживилась та, перечисляя, что заказала мужу купить для будущего малыша. — Жаль, мы не можем себе позволить колыбель Тарротанга. Я бы очень хотела люльку с вэйновским накладом — чтобы сама качалась. Как кресло-качалка Тонечки, которое градоначальник ей на годовщину свадьбы подарил.

Войнова фыркнула, а Ганна покачала головой.

— Мебель Тарротанга очень дорогая.

— Я так скучаю по Руслану. А ты, Тиса?

Брови капитанской дочери удивленно взлетели. Но она догадывалась, какой вопрос сейчас последует.

— Ты не скучаешь по Витеру?

В этом вся Зоя.

— Чего мне по нему скучать? — Войнова поднялась и подошла к перилам, делая вид, что ее заинтересовал мордоклюв, плавающий среди уток. Самый маленький представитель древних чистил свое перепончатое крыло плоским клювом.

Кошкина хихикнула:

— Знаешь, что мне муж сказал? Потерял Витя голову из-за твоей подружки.

«Ну конечно, излюбленная тема. Мы еще думали, как поднять ей настроение, а всего-то нужно дать поиздеваться над подругой».

— Да ладно, Тиса, — поспешила сказать Ганна, — только слепой не увидел бы, как Витер вился вокруг тебя на обеде у Лавра.

— Он такой высокий и сильный. Люблю военных, — закатила глаза Зоя.

— Внешность — самое последнее, на что надо смотреть при выборе мужа, — Лисова подняла указательный палец. — Мужчина обязан обеспечить семью. А Витер в свои тридцать уже старшина. Надо видеть перспективу. Я сама слышала, как капитан расхваливал его градоначальнику.

— Отец отмечает не только его, — упрямо сказала Тиса.

К ее радости, на тропинке показалась Марика. Она бежала, размахивая книжкой. Ветер раздувал пузырем ее желтое платье.

Приблизившись, девушка обхватила столбик беседки и в шутку высунула язык.

— Уф. Вы не представляете, какие я новости узнала!.. Такие… Мамку навестила Стеша Лопухина, хорошо, без Анфиски. Вы бы видели ее новую юбку. Рюши — как у бабы на чайнике. Они в гостиной чай пили, а я сидела на подоконнике, роман читала, ни о чем не подозревала…

— Марика! — Зоя теряла терпение.

— К нам едет молодой колдун! Из самого Крассбурга! — выдала та, светясь от счастья.

— Врешь, — прищурилась старшая сестра.

— Не вру! — подпрыгнула девчонка, хлопнув в ладоши. — Будет наместным в Увеге. И самое главное — он не женат!

— Удивительно! Вэйн — и к нам, — Ганна прижала ладонь ко рту. Заметив равнодушие Войновой, спросила: — Ты знала?

— Не подозревала такого буйного интереса, — равнодушно пожала она плечами.

— И ничего нам не сказала? — укорила ее Зоя. — Ну да, ты же не переносишь вэйнов.

— Просто я иногда поражаюсь всеобщему слепому поклонению колдунам.

— Да брось, Тиса, — отмахнулась Зоя. — Марька, что еще Лопухина сказала?

Подруги долго обсуждали новость. Была высказана масса предположений, начиная с того, как будет, по их мнению, выглядеть вэйн, и заканчивая размером его годового жалования.

Так просто уйти от Кошкиных было невозможно. Настасья Ефимовна не пожелала слышать отговорок и усадила Ганну и Тису за стол вместе с дочерьми.

У флигеля Агапа помощница лекаря оказалась лишь около пяти вечера. Под кривым козырьком висела табличка с отбитым уголком «Лазаретъ». Старая известка стен местами облупилась. В прохладном коридоре от влажных половиц исходил специфический запах: Глафира, домработница Агапа, вымыла полы дезинфицирующим раствором.

В приемной лекаря не оказалось и в палате тоже — Тиса застала старика у кухонной плиты. В кастрюле, до блеска вычищенной новобранцами, кипело льняное масло. Агап Фомич помешивал варево деревянной ложкой, белый передник его постепенно покрывался жирными крапинками.

— Проходи, дочка, — Агап улыбнулся в седую бороду, стриженную под лопату.

За дверью девушка сняла с гвоздя фартук, перекинула тесемчатую петлю через голову и затянула пояс на талии. Затем какое-то время следила за движением рук наставника — старческих, потемневших от пигментных пятен, но довольно проворных — и старалась ничего не пропустить.

— Дай-ка мне полынь, — тыльной стороной руки лекарь поправил на носу очки с мутными слоеными стеклами. — На верхней полке. Не то, слева посмотри.

За пять лет работы в подручных у старика Тиса научилась разбирать его заковыристый почерк на склянках, как и их содержимое. Старый ореховый буфет ломился от множества всевозможных банок, бутылей, стаканчиков, коробков и бумажных свертков из пожелтевших от времени газет. Здесь лечебные пилюли и растворы для вливаний в кровь мирно соседствовали со снадобьями собственного приготовления. Последние были многочисленны, ибо старая школа, как говаривал старик, не заржавеет. Всё в ходу и в чести: от заурядного ромашкового чая до заспиртованной ящерицы, пчелиного мора и ядовитой настойки окопника. Поэтому вход на кухню, как и в кладовую, всем остальным, кроме Тисы и Глафиры, был заказан. Отыскав на полке банку с серым порошком и надписью «Полынь, сбор лето 22-го», Тиса распечатала ее.