КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ. ТОМ II - Роберт Ирвин Говард

за этим? Предательство? Кулл мрачно притронулся к рукояти своего грозного меча. Нет, вряд ли. Пикты Слишком ценят союз с Валузией, чтобы порвать его ради какой-то старой вражды. Пусть Кулл и воин Атлантиды, и извечный враг всех пиктов, но ведь он еще и царь Валузии, самого могущественного союзника Людей Запада.

Кулл долго размышлял о превратностях судьбы, сделавших его союзником старых врагов и врагом старых друзей. Поднявшись с трона, он начал расхаживать по залу, безостановочно, быстрой и беззвучной львиной поступью. Он разорвал узы дружбы, племени и обычаев, чтобы насытить свое честолюбие. И — Валка, бог моря и суши, свидетель! — он насытил его вполне. Он стал царем Валузии — угасающей, вырождающейся Валузии, Валузии, живущей в основном воспоминаниями о минувшей славе, но все еще могущественной стране и величайшей из Семи Империй. Валузия — Страна Снов, так называли ее его бывшие соплеменники, и иногда Куллу и вправду казалось, что он живет словно во сне. Чуждыми были ему интриги придворных, дворец, войско и народ. Все это походило на маскарад, где мужчины и женщины прятали их настоящие лица и мысли за искусными масками. Да, воссесть на трон было легко — храбрая решимость, удачный момент, вихрь ударов мечей, убийство осточертевшего людям тирана, быстрая, умелая разборка с честолюбивыми аристократами — и Кулл, странствующий искатель приключений, беглец из Атлантиды, вознесся на головокружительные высоты своих снов. Он стал повелителем Валузии, царем царей. Но теперь ему начинало казаться, что удержать трон — куда более трудная работа, чем захватить его. Встреча с пиктом породила в нем воспоминания о юности, свободная, дикая вольность его детства вновь ожила в нем. И опять странное ощущение Смутного беспокойства, нереальности окружающего вновь охватило его, как это часто уже случалось в последнее время. Да кто он такой, обычный человек с Приморских гор, чтобы править народом, обладающим столь древней мудростью, такими ужасными тайнами? Древним народом...

— Я — Кулл! — прорычал он, откинув голову, словно лев, встряхивающий гривой. — Я — Кулл!

Орлиным взором обвел он древний зал. Уверенность в себе постепенно возвращалась к нему.

А в темном углу зала едва заметно шевельнулась драпировка. Едва заметно.

Луна еще не взошла, и сад был озарен светом факелов, пылающих в серебряных держателях, когда Кулл воссел на трон за столом Ка-ну, посланника западных островов. Старый пикт сидел по его правую руку, совершенно не напоминая собой представителя этой суровой расы. Стар был Ка-ну и умудрен в делах государственных. Он оценивающе разглядывал Кулла, и во взгляде его не было привычной ненависти пиктов. Никакие племенные предрассудки не влияли на его суждения. Долгое общение с государственными мужами цивилизованных народов избавило его от подобной предубежденности. Он не задавал себе вопроса: кто и что такое этот человек? Первое, о чем он спрашивал себя, было: могу ли я влиять на этого человека и как? А племенную вражду он использовал лишь для укрепления собственных позиций.

Кулл же, глядя на Ка-ну, вяло поддерживал беседу, размышляя о том, не сделает ли с ним цивилизация то же, что' с пиктом. Ибо Ка-ну растолстел и обрюзг. Много воды утекло с тех пор, как он брался за меч. Конечно, он был стар, но Куллу приходилось видать людей и постарше в самой гуще боя. Цикты были народом долгожителей.

За спиной Ка-ну стояла прекрасная девушка, то и дело наполнявшая вином его кубок, и передыхать ей не приходилось. Тем временем Ка-ну непрерывно сыпал шутками и остроумными замечаниями, и Кулл, втайне презирая подобное пустословие, тем не менее не пропустил мимо ушей ни капли его грубоватого юмора.

На пиршестве присутствовали пиктские вожди и государственные мужи. Последние непринужденно шути-, ли, а воины были формально вежливы. Старая племенная вражда еще чувствовалась. И все же Кулл, несмотря на легкое чувство зависти, наслаждался ощущением свободы и легкости праздника. Эта свобода напоминала то, что он ощущал в походных лагерях атлантов.

Кулл пожал плечами. Что ж, Ка-ну, который вроде бы совсем позабыл, что он пикт, прав, да и ему, Куллу, лучше, пожалуй, стать настоящим валузийцем не только по имени.

Наконец, когда луна достигла зенита, Ка-ну, наевшись и напившись за троих, откинулся на ложе и вздохнул с удовлетворением.

— А теперь оставьте нас, друзья, ибо царю надо поговорить со мной о таких вещах, о которых детям знать не положено. Да, иди и ты, моя милочка, только сперва дай-ка я поцелую твои рубиновые губки... Вот так. А теперь упорхни отсюда, моя розочка.

Глаза Ка-ну блеснули над его седой бородой, когда он оценивающим взглядом окинул Кулла, восседавшего напряженно, мрачно и непримиримо.

— Так ты думаешь, Кулл, — сказал внезапно старый советник, — что Ка-ну — никчемный старый распутник, годней лишь на то, чтобы хлестать вино и целовать шлюх?

Воистину эти слова настолько совпадали с мыслями Кулла и были высказаны так прямо, что Кулл чуть не вздрогнул, хотя и постарался скрыть это.

Ка-ну захохотал так, что у него затряслось брюхо.

— Вино красно и женщины нежны, — сказал он с усмешкой, — но — хе-хе! — не думай,, что старый Ка-ну мешает это с делами.

Он снова засмеялся, и Кулл заерзал на сиденье. Это уже становилось похожим на издевку, и горящие глаза царя начали светиться, словно глаза льва.

Ка-ну потянулся за кувшином, наполнил свою чашу и вопросительно поглядел на Кулла, который отрицательно покачал головой.

— Да, — сказал Ка-ну уныло. — Только старики не боятся крепких напитков. Старею я, Кулл, так почему же вы, молодежь, отказываете мне в праве на те маленькие удовольствия, которые нам, старикам, еще доступны? Да, старею я, дряхлею без друзей и без радостей.

Однако его вид и выражение лица полностью опровергали всю последнюю фразу. Он прямо-таки лучился довольством, и глаза его так горели, что седая борода казалась явно неуместной. Воистину, он выглядел удивительно похожим на эльфа, отметил Кулл, чувствовавший себя слегка уязвленным. Старый мошенник утратил все добродетели своего народа и народа Кулла, и все же выглядел куда более довольным в свои дряхлые годы, чем кто-нибудь другой.

— Послушай, Кулл, — произнес Ка-ну, назидательно поднимая палец, — хоть и негоже хвалить юношу в лицо, и все же я должен сказать тебе то, что о тебе думаю, чтобы завоевать твое доверие.

— Если ты надеешься завоевать его лестью...

— Чушь! Кто говорит о лести? Я льщу