Филип Пулман - Янтарный телескоп

Повеселев, он двинулся дальше.

Путь занял три часа, несколько раз ему указывали направление, и наконец они очутились перед маленьким синим озером. К этому времени во рту у него пересохло, идти в плаще под палящим солнцем было тяжело и жарко; но снять его он не мог — шея и голые руки горели. Он сбросил рюкзак и плащ и последние несколько метров пробежал к озеру, окунул в него все лицо и принялся пить, глоток за глотком, ледяную воду. Она была такой холодной, что заломило зубы и лоб.

Утолив жажду, он сел и огляделся. Вчера он был не в том состоянии, чтобы замечать детали, но сейчас обратил внимание на насыщенный цвет воды и расслышал настойчивый шум насекомых вокруг.

— Бальтамос?

— Тут, как всегда.

— Где мертвец?

— За скалой, справа от тебя.

— Призраков нет поблизости?

— Нет, ни одного.

Уилл взял рюкзак и плащ и по берегу прошел к указанной скале.

За ней были остатки небольшого лагеря — пять или шесть палаток и кострище. Уилл двигался осторожно, опасаясь, что там может прятаться кто-то живой.

Но тишина была непроницаемая, и треск насекомых только царапал ее поверхность. Палатки выглядели нежилыми, озеро было спокойно — по нему до сих пор расходилась рябь от того места, где он пил. Что-то зеленое шмыгнуло возле ноги, и он встрепенулся — но это была всего-навсего мелкая ящерица.

Палатки были сшиты из камуфляжной материи, отчего особенно выделялись на фоне тускло-красных камней. Уилл заглянул в первую — пусто. Во второй тоже. В третьей обнаружилось кое-что ценное: котелок и коробок спичек. И кусок какого-то темного вещества, длиной и толщиной с его предплечье. Сперва он принял его за кожу, но, вытащив на солнце, увидел, что это вяленое мясо.

Ну, нож-то у него есть. Уилл отрезал тончайший ломтик, оказавшийся солоноватым, но не жестким и очень душистым. Уложив мясо со спичками в котелок, а котелок — в рюкзак, он обыскал другие палатки, но больше ничего не нашел. Оставалась одна, самая большая.

— Здесь мертвец лежит? — бросил он в воздух.

— Да, — сказал Бальтамос. — Его отравили.

Уилл осторожно подошел ко входу, обращенному в сторону озера. Рядом с опрокинутым брезентовым стулом лежало тело человека, известного в мире Уилла как сэр Чарльз Латром, а в мире Лиры как лорд Бореал, — человека, укравшего у нее алетиометр. В результате этой кражи Уилл стал обладателем чудесного ножа. Сэр Чарльз был ловким, бесчестным и могущественным человеком, а теперь он мертвец. Лицо его было неприятно искажено. Уиллу не хотелось на него смотреть, но, заглянув в палатку, он увидел там много подходящего для кражи. Он перешагнул через мертвеца, чтобы разглядеть все получше.

Его отец, путешественник и военный, знал бы точно, что тут надо взять. Уиллу же пришлось брать наугад. Он взял небольшую лупу в стальном футляре — с ней можно добывать огонь и экономить спички; катушку крепкой бечевки, металлическую флягу для воды, гораздо легче его фляги из козьей шкуры; маленькую жестяную кружку, маленький бинокль, бумажную колбаску с золотыми монетами длиной с большой палец взрослого; походную аптечку, таблетки для обеззараживания воды, пакет кофе, три пачки прессованных сухофруктов, мешочек с овсяным печеньем, шесть палочек постного сахара с мятой, упаковку рыболовных крючков, нейлоновую леску и, наконец, блокнот, два карандаша и электрический фонарик.

Все это он сложил в свой рюкзак, отрезал еще ломтик мяса, наелся, наполнил флягу из озера и сказал Бальтамосу:

— Как, по-твоему, еще что-то нужно?

— Немного разума, — последовал ответ. — Способности признавать чужую мудрость, уважать ее и прислушиваться к ней.

— А ты мудрый?

— Гораздо мудрее тебя.

— Понимаешь, мне-то не видно. Ты мужчина? Голос у тебя мужской.

— Барух был человеком. Я — нет. Теперь он ангел.

— Значит… — Уилл прервал свое занятие — а занят он был тем, что перекладывал более тяжелые вещи ближе к дну рюкзака, — и поднял голову, чтобы посмотреть на ангела. Но ничего не увидел. — Значит, он был человеком, а потом… Когда люди умирают, они становятся ангелами? Так это происходит?

— Не всегда. В большинстве случаев — нет… Очень редко.

— Так когда же он жил?

— Четыре тысячи лет назад приблизительно. Я много старше.

— Он жил в моем мире? Или у Лиры? Или в этом?

— В твоем. Но миров — мириады. Тебе это известно.

— А как люди становятся ангелами?

— К чему эти метафизические спекуляции?

— Я просто хочу знать.

— Подумай лучше о своей задаче. Ты обобрал этого покойника, у тебя есть все игрушки, необходимые для жизни, так, может, двинемся наконец?

— Когда узнаю, куда идти.

— Куда бы мы ни пошли, Барух нас найдет.

— Значит, найдет, если и здесь побудем. Мне надо еще кое-что сделать.

Уилл уселся так, чтобы не видеть тело сэра Чарльза, и съел три квадратика постного сахара. После еды он почувствовал необыкновенный прилив сил и бодрости. Потом он еще раз осмотрел алетиометр. Все тридцать шесть картинок на слоновой кости были совершенно четкими. Здесь младенец, здесь кукла, здесь хлеб и так далее. Смысл их был непонятен.

— Как это его Лира понимала? — сказал он Бальтамосу.

— Вполне возможно, что она все выдумывала. Те, кто пользуется этим прибором, учились годы и годы и все равно не понимали бы его без помощи множества справочников.

— Она не выдумывала. Она его правильно понимала. Говорила мне такое, чего никак иначе не могла узнать.

— Тогда для меня это такая же загадка, поверь, — сказал ангел.

Глядя на алетиометр, Уилл вспомнил, что говорила Лира о том, как его понимать, в какое состояние надо привести себя, чтобы он работал. Ему это тоже помогало сладить с норовом серебряного лезвия.

Любопытства ради он вынул нож и, не вставая с места, вырезал маленькое окошко перед собой. Впереди было только голубое небо, но внизу, далеко внизу — поля и деревья; без сомнения, его мир.

Выходит, горы в его мире не совпадают со здешними горами. Он закрыл окно, впервые воспользовавшись левой рукой. Как радостно снова ею действовать!

И тут его пронзила мысль, неожиданно, как электрический удар.

Если миров мириады, почему нож открывает окна только между его миром и этим?

Наверняка им можно открыть окно в любой.

Он снова поднял нож, устремил все мысли к самому кончику, как учил Джакомо Парадизи, и сосредотачивался на нем до тех пор, пока сознание не поместилось между самих атомов и не стала ощутима всякая зацепка и неровность в пространстве.

Но не стал резать при первой же шероховатости, а продолжал вести нож от одной к другой. Словно двигался по ряду швов без нажима, чтобы ни одного не перерезать.