Елена Малиновская - Кодекс Дракона

Я повиновался. Что еще мне оставалось делать? Застыл, напряженно кусая губы и всей кожей чувствуя, как нарочито медленно приближается ко мне жуткое создание. На стене передо мной вырастала тень ящерицы. И от ее неуклонно увеличивающихся размеров мне хотелось завыть в голос от ужаса. Казалось, что вот-вот — и дарман за моей спиной положит когтистую лапу мне на плечо.

«Бей, Шени! — отчаянно взвизгнул внутренний голос. — Бей в стену!»

Признаюсь честно — я промедлил. Просто не понял смысла странного приказа. Зачем бить в стену, когда враг — вот он, за спиной, уже щекочет горячим дыханием мою шею. А в следующий миг чья-то невидимая воля перехватила контроль над моим телом. Пальцы до боли в костяшках сжали рукоять кинжала и с силой, почти без замаха, вонзили его в стену. Прямо в то место, где у тени должно было находиться сердце. Я ждал, что лезвие сломается от жестокого удара, но этого не произошло. Острие прошло сквозь камни, как горячий нож проходит через масло, и мне на руки брызнула горячая почти черная жидкость. В нос ударил запах крови и смерти. Чужой, благодарение небесам.

Тень на стене не исчезла. Она на глазах таяла и уменьшалась в размерах, пока наконец не приняла подобие человеческой фигуры. Затем она пропала, а за спиной послышался стук упавшего тела.

«Можешь обернуться», — добродушно позволил мне бог-отступник.

Я повиновался. Около моих ног лежал обнаженный Роммий, на груди у которого расплывалась кляксой смертельная рана. С тихим шорохом татуировка на его коже исчезала и вскоре пропала вовсе. На морщинистом лице старика застыло выражение изумления и какой-то детской обиды, а в мертвых глазах отразилась полная луна.

Я присел и зачем-то проверил пульс на шее недавнего противника. Нет, мертв. Мертв окончательно и бесповоротно.

— Шени, он собирался убить тебя, — прошептал я сам себе, словно пытаясь оправдаться. Почему-то мне было нестерпимо стыдно и больно видеть главного архивариуса, лежащего ничком в грязи нижнего города. Да, в свое время мы не раз и не два с ним ругались. Да, иногда мне до безумия хотелось подстеречь вредного старикашку в темной подворотне и самолично свернуть ему шею. Да, только что он едва не убил меня, обернувшись какой-то жуткой зубастой гадостью. Но почему, почему мне так тошно в душе?

«Какие мы нежные, — презрительно фыркнул бог-отступник. — Шени, как ты думаешь, он бы переживал из-за твоей смерти, когда увидел бы, какая добыча попала в его когтистые лапы?»

Я промолчал. Роммий имел полное право защищаться. Я первым напал на него в переулках нижнего города. Я запугал его до полусмерти предполагаемыми пытками и зверствами. Велика доблесть — довести старика практически до сердечного приступа.

— Почему ты не предупредил меня сразу, какую татуировку носит на себе Роммий? — глухо спросил я.

«Шени, я не имел права. — Интересно, мне почудилось или в голосе бога-отступника в самом деле послышались оправдывающиеся нотки? — Мое могущество в поднебесном мире ограничено возможностями твоего тела. Я не должен вмешиваться в дела остальных смертных. Только если что-нибудь или кто-нибудь угрожает твоему существованию. Пока дарман не напал — я при всем желании не мог предупредить тебя или как-нибудь помешать ему».

Я тяжело вздохнул, брезгливо оттер кинжал от крови полой собственного плаща и, повинуясь секундному порыву, укрыл им Роммия, легким мановением руки стерев с ткани все мои запахи. Главный архивариус заслужил хотя бы эту малость. Все лучше, чем позволить толпе глазеть на его мертвое обнаженное тело. Было в этом что-то… постыдное.

«Можешь переживать дальше, — жестокосердно продолжил мой невидимый собеседник. — Но учти, у тебя теперь должок передо мной. Я только что спас твою жизнь».

Я развернулся и медленно побрел прочь. Ничего нового бог-отступник мне не сообщил. Я должен слишком много самым разным людям и не совсем людям. Одним больше, одним меньше — какая разница! Кажется, моя жизнь и так мне уже не принадлежит.

Мне снился кошмар. Самое ужасное было в том, что я прекрасно понимал, что вижу сон, но выбраться из его пут никак не мог. Опять передо мной простирался ночной нижний город, странно тихий и вымерший. Опять я бежал со всех ног, пытаясь оторваться от страшного преследователя. И опять упирался в высокую неприступную стену, и все, что оставалось, — наблюдать, как на ней вырастает тень дармана, и ждать, когда он вспорет мне живот своими ядовитыми острыми когтями. Но только на этот раз в моей руке не было спасительного кинжала, а бог-отступник не спешил со своими советами, бросив меня на произвол судьбы.

И тогда я закричал. Закричал так, как не кричал еще никогда в жизни — отчаянно, напрочь срывая горло. Пожалуй, так страшно мне не было, даже когда на моем теле жила татуировка паука — подарок от заклинателей и кара за своеволие.

— Шени!..

Что-то легонько коснулось моего плеча. Я захлебнулся от истошного визга. Дарман все же настиг меня.

— Шени!

Легкая пощечина вырвала меня из объятий сна. Голова бессильно мотнулась по смятой, влажной от пота подушке. Я наконец-то замолчал, осознав, что нахожусь в собственной постели, в окно светит яркое солнце, а надо мной склонилась обеспокоенная Флокса, по обыкновению одетая в черное узкое платье дознавательницы храма богини-дочери.

— Шени, что с тобой? — Она безотчетно потянулась снять перчатку со своей руки, но, перехватив мой отчаянный взгляд, передумала. Присела на краешек кровати и пытливо взглянула на меня. — Ты так кричал, что до смерти напугал соседей и хозяйку постоялого двора. Хорошо, что я решила навестить тебя перед работой. Иначе, боюсь, они выломали бы твою дверь, думая, что ты попал в смертельную беду.

Я тяжело вздохнул. Ну вот, теперь разговоров за спиной не оберешься. Еще решат, что я втихаря «белым дурманом» балуюсь и мне не хватило денег на очередную дозу. Или, наоборот, что я принял слишком много наркотика, гонясь за небывалым наслаждением. Всем известно, что те, кто имел несчастье попасть в зависимость от этой гадости, рано или поздно умирали от страшных видений и галлюцинаций, становившихся реальнее окружающего мира.

Верно, эта же мысль пришла в голову и Флоксе. Потому что она вдруг побледнела от неожиданной догадки и сдавленным от волнения голосом потребовала:

— Шени, дурень ты бестолковый! А ну быстро показывай мне язык!

— Зачем? — вяло запротестовал я, пытаясь на всякий случай отползти подальше. Вид у Флоксы был такой, будто она собиралась удушить меня прямо сейчас: карие глаза горят от негодования, щеки раскраснелись, а руки сами собой сжались в кулаки.