Джон Толкин - Хоббит или туда и обратно

Бильбо стоял тихо и смотрел — он любил дымовые кольца. Внезапно он покраснел, вспомнив вчерашнюю гордость за колечко, которое отправил плыть над Холмом.

— А теперь сыграем! — сказал Торин. — Доставай инструменты!

Кили и Фили бросились к своим мешкам и вытащили по скрипочке. Дори, Нори и Ори извлекли из-за пазухи флейты, Бомбур принес из прихожей барабан; Бифур и Бофур тоже вышли и возвратились с кларнетами, которые оставили вместе с дорожными палками.

Двалин и Балин сказали:

— Простите, наши на крыльце!

— И мою заодно прихватите! — крикнул им вслед Торин.

Вскоре они вернулись, таща виолончели с себя ростом и арфу Торина, завернутую в зеленую ткань. Арфа была очень красивая, золотая; едва Торин ее коснулся, как полилась музыка, такая неожиданная и чарующая, что Бильбо позабыл обо всем на свете и унесся в темные края под чуждыми лунами, далеко за Рекой и очень-очень далеко от хоббичьей норы в склоне Холма.

Сквозь оконце в комнату вползли сумерки; в камине дрожал огонь — был апрель, — а они все играли, и тень Гандальфовой бороды покачивалась на стене.

Тьма заполнила гостиную, камин погас, тени исчезли, а гномы все играли. Сначала один, а затем и остальные запели под музыку: низкими гортанными голосами пели они о гномах в древних обиталищах под землей, и вот вам что-то вроде отрывка из их песни, если, конечно, может быть гномья песня без их музыки:

Они пели, и в груди у хоббита пробуждалась любовь к прекрасным творениям рук, мастерства и чар, яростная и ревнивая любовь, влеченье гномьих сердец. Что-то туковское всколыхнулось в душе, захотелось пуститься в путь и увидеть горы-исполины, услышать шум сосен и водопадов, исследовать пещеры, носить меч вместо дорожной палки. Он выглянул в окно. В темном небе над деревьями зажглись звезды. Хоббиту подумалось о сияющих самоцветах в темных гномьих пещерах. Внезапно в лесу за Рекой взметнулось пламя — наверное, кто-то развел костер, — и ему представилось, что на тихий Холм опустился дракон и палит все огнем. Бильбо поежился и вновь стал тихим мистером Бэггинсом из Бэг-энда Под Холмом.

Он встал, дрожа. Ему хотелось то ли сходить за лампой, то ли сделать вид, что пошел, а на самом деле спрятаться в подвале за пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Вдруг он понял, что пение и музыка смолкли, а из темноты на него смотрят сверкающие огоньки глаз.

— Куда это Вы? — спросил Торин таким тоном, будто угадал оба его намерения.

— Как насчет света? — виновато спросил Бильбо.

— Нам милее сумерки, — ответили гномы. — Темнота — для темных дел! До рассвета еще много часов.

— Конечно! — Бильбо торопливо сел, промахнулся мимо табуретки и угодил на каминную решетку, с грохотом уронив совок и кочергу.

— Шш! — сказал Гандальф. — Пусть говорит Торин.

И Торин начал.

— Гандальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы собрались в доме нашего друга и тайного сообщника, превосходнейшего и отважнейшего хоббита — да не облысеют его ступни! хвала его пиву и элю! — Он остановился, чтобы перевести дыхание, и чтобы хоббит вежливо поблагодарил, но добрые слова о хозяине пропали втуне.

Бедный Бильбо ничего не слышал. Когда его назвали отважнейшим, да еще сообщником, он открыл рот, чтобы возразить, да так и не смог выговорить ни слова. Поэтому Торин продолжил:

— Мы собрались, чтобы обсудить наши замыслы, способы, меры, средства и орудия к их осуществлению. Вскоре, перед рассветом, мы отправимся в долгое путешествие, из которого многие, если не все (исключая, конечно, нашего друга и советчика, многомудрого волшебника Гандальфа) могут не возвратиться. Это торжественный миг. Цель наша, полагаю, хорошо известна всем. Впрочем, досточтимому мистеру Бэггинсу и одному или двум гномам помоложе (думаю, что не ошибусь, назвав, к примеру, Кили и Фили) не помешает краткое разъяснение касательного точного положения дел на настоящее время.

Примерно так Торин изъяснялся. Он был важный гном и, наверное, еще час вещал бы в том же духе без остановки, так и не сказав ничего нового. Однако его грубо прервали. Бедный Бильбо не мог больше терпеть. При словах «могут не возвратиться» стон зародился в его груди и очень скоро вырвался наружу со свистом, словно паровоз на выезде из туннеля.

Гномы вскочили, опрокинув стол. Гандальф зажег голубое пламя на конце волшебного посоха, и в мерцающем свете все увидели маленького хоббита, который стоял на коленях возле камина и трясся, как тающее желе. Потом он ничком повалился на коврик, голося:

«Зарезали! Без ножа зарезали!»,

и очень долго от Бильбо ничего больше не удавалось добиться. Поэтому его подняли и уложили на кушетку в соседней гостиной, поставили рядом питье и вернулись к своим темным делам.

— Впечатлительный малый, — сказал Гандальф. — Подвержен странным припадкам, но один из лучших, один из лучших. Грозен, что дракон, которого загнали в угол.