Джордж Липперт - Девушка на причале

     Однажды Петра и Иззи сидели на краю крошечного причала, размахивая ногами и наблюдая, как стрекозы летают над рябью волн, и говорили о таинственном магическом даре Петры.

    - Откуда ты родом, Петра? - спросила Иззи, глядя на нее снизу вверх и щурясь на полуденном солнце.

    - По правде говоря, я не знаю, - ответила Петра. - Твой отчим ... не любит говорить об этом.

    - А папа Уоррен волшебник?

    Петра слегка пожала плечами и посмотрела на воду.

    - Вот бы я была ведьмой, как ты, - сказала Иззи, откинувшись на свои маленькие пухлые руки. - Но я ведь не ведьма?

    Петра повернулась и улыбнулась своей сводной сестре:

    - Я не была бы слишком уверена, Иззи. То, как ты можешь отправлять мысли своим куколкам… Это своего рода колдовство, ты так не думаешь?

    Иззи сморщила лицо задумчиво. Наконец, она сказала:

    - Это колдовство, но не совсем. Я ведь не мадл?

    Петра уже давно не поправляла Иззи в магической терминологии. Она покачала головой.

    - Нет, ты не совсем мадл. Слишком много в тебе магии.

    - Я где-то посередке, - твердо сказала девушка, снова садясь. - Застряла между ведьмой и мадлом. Это не так уж плохо, правда?

    - Тогда ты вадл, - сказала Петра, усмехаясь.

    - Я вадл, - согласилась Иззи. – Вшивый вадл.

    Петра покачала головой, смеясь, и толкнула Иззи, как будто намереваясь бросить ее в озеро. Обе девушки начали бороться, весело хихикая, в то время как солнце опускалось над озером, медленно окрашивая его поверхность в золото.

- Филлис жалуется на пауков, - сказал дед Петры, рывком останавливая повозку и резко выводя Петру из задумчивости.

    - Что? - спросила она, моргая.

    - Пауки, - повторил ее дед, спускаясь на грязную тропу. - Внизу на причале. Ты знаешь, что она любит иногда пить чай там после обеда. Я подумал, может быть, ты избавишься от них для нее.

    Петра прищурилась, глядя на деда:

    – Откуда ты узнал, что я думала о причале?

    Уоррен Морганштерн взглянул на внучку.

    - Я ничего такого не знал. Филлис упомянула об этом сегодня утром, вот и все. Ты же не будешь распускать слухи, что я читаю мысли, или этому никогда не будет конца.

    Это была его шутка, но Петра не улыбнулась. Дело в том, что ее дедушка не мог полностью отрицать свою кровь волшебников, даже если он переломил свою палочку на две части и сжег в дровяной печке (какой это был красочный огонь!). Палочка делает волшебника не больше, чем конверт делает письмо. Уоррен Морганштерн действительно мог читать мысли, по крайней мере, в смутной, туманной форме, и эта способность, казалось, только увеличилась, когда он отказался от всех других выражений своей волшебной природы. Петра полагала, что он даже сам не знал этого, но она видела его дар в действии бесчисленное количество раз. Этот дар проявлялся, когда он возвращался с поля с сорванным букетом из полевых цветов для Филлис в те дни, когда она была наиболее раздражительной и злой. Цветы охлаждали ее настолько, чтобы сделать вечер терпимым. Он проявлялся и в том, что дед замечал, когда продавец на рынке хотел обмануть покупателей, придерживая большой палец на весах. И в редких, но своевременных словах похвалы или скупой нежности по отношению к Иззи и даже к самой Петре - всегда, когда они больше всего нуждались в этом.

    Дедушка не был сильным по характеру человеком, но он не был плохим. И он был до сих пор, несмотря на Филлис и его собственное добровольное отречение, волшебником.

    - Разве у тебя нет какого-нибудь средства, чтобы убить пауков? - проворчала Петра, слезая с повозки и вынимая свою палочку из рукава. – В скобяной лавке полным-полно такого рода вещей.

    - Твой способ аккуратнее, - ответил ее дед, выходя в поле. - Не говоря уже дешевле.

    Петра вздохнула и последовала за дедом. Они еще были в пределах видимости дома, в верхней части холма, с которого открывался вид на всю ферму. По крайней мере, это утро доставит ей небольшое удовольствие - поднимать с помощью левитации огромные камни, которые были выворочены из земли дедушкиным плугом. Уже порядочная груда камней лежала у основания большого, корявого дерева в центре поля - «Древа желания», как назвала его Иззи безо всякой видимой причины. Филлис предполагала, что Уоррен и Петра таскали камни вручную, и она была достаточно эгоистичной, чтобы подумать что-нибудь другое. Это было хорошо, так как, если бы она обратила более пристальное внимание, она бы увидела, что некоторые из камней в куче можно было бы точнее охарактеризовать как глыбы. Многие из них были гораздо тяжелее, чем мог бы поднять даже очень сильный человек, не говоря уже о тощем семидесятилетнем старике и девочке-подростке.

Уоррен показал на гладкий край коричневого валуна, слегка выступающего из вспаханной земли. На нем была царапина, в том месте, где плуг прошелся по нему, и Петра подумала на мгновение, что он был похож на череп погребенной жертвы убийства. Эта мысль не встревожила ее, хотя она знала, что это неправильно. Она направила свою палочку на камень и слегка ударила его.

    Камень вырвался из земли с каким-то мокрым, хлюпающим звуком и завис в воздухе, медленно поворачиваясь, куски сырой земли отваливались от него. Петра посмотрела на камень. Это был не череп, и девушка поняла, что она немного разочарована.

Никакой официальной могилы родителей Петры не существовало, не то чтобы  она была этим обеспокоена. Теперь девушка понимала, что они, в сущности, где-то похоронены, но могилы не существовало. Настоящей могилы. С одной стороны, они не были похоронены вместе, как должны муж и жена. Ее мать, которая умерла во время родов Петры, была похоронена на каком-то захудалом забытом кладбище в Лондоне. Петра даже не знала его названия и никогда не была там. Все равно ехать туда она не хотела. Она не хотела увидеть имя своей матери, выгравированное на надгробном камне, среди десятков других, таких же, покосившихся и потрескавшихся как гниющие зубы. С другой стороны, ее отец был похоронен в неизвестных катакомбах под тюрьмой для волшебников, которая стала его последним, трагическим домом. Она только недавно узнала об этом, во время последнего курса в школе, в день ее рождения. Ее отец был убит, находясь в заключении, так по ошибке отомстили охранники за «защиту» злодеев, которых ее отец не мог даже знать. Никто не востребовал его тело, и оно было просто свалено в пещерах под тюрьмой, вместе с другими забытыми заключенными, которые умирали в этих страшных стенах. Петра не могла выносить мысли об этом; ее родители, в результате ошибки или злого умысла, были раздавлены в механизмах битвы, которой они даже не понимали, и сразу же были забыты обеими сторонами этой битвы, затоптаны бессмысленно и глупо, когда война закончилась. В глубине души она ненавидела обе стороны.