Мэрион Брэдли - Королева бурь

— Нет, мой лорд.

— Впервые я женился совсем молодым человеком. Кларисса Лейнье принесла мне двух сыновей и дочь, здоровых и сильных… Тяжело терять детей в младенчестве, но еще тяжелей потерять их в юности. И однако они умерли в муках от пороговой болезни, этой чумы нашего народа. Я сам готов был умереть от отчаяния.

— Мой брат Кэрил умер такой же смертью, — прошептала Алисиана.

— Я знаю; однако он был единственным, с кем это случилось, а у твоего отца было много сыновей и дочерей. Ты сама рассказывала мне, что твой ларан проявился не в юности, опустошая тело и разум, но развивался медленно, с самого младенчества, как и у многих из рода Рокравенов. И я вижу, что такая тенденция доминирует в вашей линии. Хотя Донелу едва исполнилось десять лет и я не думаю, что его ларан развился в полную силу, однако ему многое дано, и он, по крайней мере, не умрет на пороге юности. Хотя бы в этом отношении я не боюсь за твоих детей. Деонара тоже происходит из рода с ранним проявлением ларана, но ни один из рожденных ею детей не прожил достаточно долго, чтобы мы могли узнать, кого потеряли.

Лицо Алисианы исказила страдальческая гримаса. Лорд Алдаран с тревогой положил руку ей на плечо:

— Что случилось, моя дорогая?

— Всю жизнь я питала отвращение к этому… разводить людей, словно племенной скот!

— Человек — единственное животное, думающее об улучшении породы, — жестко произнес Микел. — Мы управляем погодой, строим замки и дороги с помощью нашего ларана, изучаем все более великие дары разума… Разве нам не подобает искать путей к улучшению самих себя, так же как и нашего мира? — Его лицо смягчилось. — Но я понимаю, что такая молодая женщина, как ты, не мыслит в категориях столетий и поколений. Пока человек молод, он думает только о себе да о своих детях, но в моем возрасте естественно думать и о тех, кто придет после нас и наших детей. Впрочем, такие вещи не для тебя, если ты сама не желаешь размышлять о них. Думай о ребенке, любимая, думай о том, как скоро мы будем держать ее в объятиях.

Алисиана испуганно вздрогнула.

— Значит, ты знаешь, что я рожу тебе дочь? — прошептала она. — И ты не сердишься?

— Я уже сказал тебе, что не рассержусь. Если я опечален, то лишь потому, что ты недостаточно доверяешь мне и не дала мне знать раньше. — Голос Микела звучал так мягко, что слова не казались укоризной. — Полно, Алисиана, забудь свои страхи. Если ты не подаришь мне сына, то не забывай, что ты уже подарила мне крепкого приемного сына, а твоя дочь со временем подарит мне хорошего зятя. И у нее будет сильный ларан.

Алисиана улыбнулась и ответила на его поцелуй. Однако ее по-прежнему не покидало напряжение от тревожного предчувствия различимого в отдаленном рокоте летней грозы. Казалось, гром раздается в унисон с волнами ее страха. «Может быть, Донел боится рождения этого ребенка?» — подумала молодая женщина. На мгновение ей страстно захотелось обладать даром предвидения, лараном клана Алдаранов, чтобы убедиться в том, что все будет хорошо.

— Вот предательница!

Алисиана внутренне сжалась от гнева, звучавшего в голосе лорда Алдарана, когда он тяжелой походкой вошел в зал, подталкивая перед собой женщину. За его спиной семенила лерони, домашняя колдунья. Она носила матрикс, синий звездный камень, каким-то образом усиливавший природный дар ее ларана. Это была хрупкая женщина с волосами песочного цвета; невыразительные черты лица сделались суровыми в предчувствии бури, которую она вызвала своим искусством.

— Мейра, — потрясение прошептала Алисиана. — Я считала тебя своей подругой и верной служанкой леди Деонары. Что заставило тебя желать зла мне и моему ребенку?

Мейра — одна из горничных Деонары, плотная женщина средних лет — стояла перед ней, удерживаемая на месте сильными руками лорда Алдарана, испуганная, но не сломленная.

— Я ничего не знаю о том, что эта сучка колдунья сказала обо мне. Может быть, она завидует моему положению? У нее нет никакой полезной работы. Она умеет лишь копаться в головах у тех, кто лучше ее.

— Ты не поможешь себе, ругая меня, — возразила лерони Маргали. — Я задала всем женщинам лишь один вопрос под заклятьем правды и могла распознать ложь в их ответах. Вопрос был прост: предана ли ты Микелу, лорду Алдарану, и его супруге, ваи домне[5] Деонаре? Если кто-то отвечал мне «нет» или «да» с сомнением или отрицанием в своих мыслях, я спрашивала, снова под заклятьем правды: предана ли ты своему мужу, отцу или своему господину? Только от нее я не получила правдивого ответа — лишь знание о том, что она все скрывает. Я сказала лорду Алдарану, что если и есть предательница, то это Мейра.

Микел отпустил женщину и повернул уличенную служанку к себе — не грубо, но повелительно.

— Это правда, что ты долго находишься в услужении в моем доме, Мейра, — сказал он. — Деонара относится к тебе как к приемной сестре. Кому ты желаешь зла: мне или моей леди?

— Моя леди была добра ко мне, — дрожащим голосом ответила та. — Я рассердилась потому, что другая заняла ее место на ложе моего лорда.

— Нет, лорд Алдаран, она опять говорит неправду, — бесстрастным тоном произнесла лерони, стоявшая за ее спиной. — Она не питает любви ни к тебе, ни к твоей леди.

— Ложь! — Голос Мейры поднялся почти до крика. — Ложь! Я не желаю вам никакого зла, вы сами навлекли его на себя, лорд, взяв в постель эту шлюху из Рокравена. Это она наложила заклятье на вашу мужественность, злобная гадюка!

— Молчать! — Казалось, лорд Алдаран собирается ударить женщину, но его слова оказалось достаточно: воцарилась мертвая тишина. Алисиана затрепетала. Лишь однажды раньше она слышала, как Микел пользовался «командным тоном». Немногие могли обрести достаточный контроль над лараном, чтобы использовать его; это был не врожденный дар. Такой тон требовал как таланта, так и долгой тренировки, и когда Микел, лорд Алдаран, командовал «Молчать!», никто в пределах слышимости не мог произнести ни слова.

Тишина в комнате была такой, что Алисиана могла слышать малейшие звуки: шорох насекомого, копошившегося за обшивкой стен, испуганное дыхание женщин, отзвуки грома. «Кажется, гром не смолкал все лето, — подумала она. — Такого года еще не было… Какая чушь лезет мне в голову теперь, когда я стою перед женщиной, которая могла принести смерть мне и моему ребенку, если бы присутствовала при родах!»

Микел взглянул на нее — дрожащую, цепляющуюся за спинку стула.

— Помоги леди Алисиане, — обратился он к лерони. — Пусть она сядет или ляжет в постель, если ей так будет лучше.