Генри Олди - Восставшие из рая

— Ну что? — на полном серьезе спросил фермер, обращаясь к Тальке. — Родит?

— Родит, — так же серьезно ответил мой сын. — К ноябрю родит.

— Кого?

— Девочку.

— Как назвать?

— Сами знаете как…

Фермер резко встал. Уронил свою упряжь. Сунул пальцы за опояску. Переступил с ноги на ногу. Снова сел. Закашлялся.

— А может… — начал было фермер севшим голосом, но Талька грубо перебил его.

— Сами знаете как, — повторил он. — И не вздумайте увильнуть. Хуже будет…

Талька замолчал и вернулся к нам. Беременная женщина зашла в дом, пробыла там с минуту и вернулась с трехлитровой банкой желтоватого самогона (запах мгновенно распространился во все стороны) и увесистой сумкой.

Она передала все это добро фермеру, а тот прохромал к Баксу и сунул ему в руки банку и сумку.

— Уходите, — добавил фермер, и в голосе его промелькнуло неуместное и неприятное сочувствие. — За крест спасибо. А так… Уходите.

И мы ушли.

— Ты знаешь, Энджи, — минут через двадцать заговорил Бакс, — по-моему, я сошел с ума.

— Поздравляю, — хмуро бросил я. — Крайне своевременно.

— Более того, я совершенно уверен в том, что ты тоже сошел с ума. Вот скажи мне, Энджи — только честно! — тебе хочется пить ту сивуху, которую нам презентовал местный дремучий варвар?

Я подумал.

— Нет, не хочется, — честно ответил я.

— И мне не хочется. Я боюсь. Я трезв, как стеклышко, но при этом мне все время кажется, что старая ведьма вот-вот высунется из-за ближайшего дерева, и нам придется хоронить ее заново. Я боюсь, что с утра поднимется туман, и мы заблудимся в нем и выйдем на ту сторону, откуда уже не будет дороги домой; и боюсь кого-то, кто ожидает на той стороне…

Я остановился.

— Талька, — сказал я. — Пойди погуляй. Вон к тем соснам. На пять минут.

Когда мой надувшийся сын оставил нас с Баксом наедине, я скинул рюкзак с плеч, опустился рядом с ним на землю и посмотрел на Бакса снизу вверх.

— Бакс, — спросил я, — почему ты назвал покойницу ведьмой?

— Ну… не знаю. К слову пришлось…

— Не морочь мне голову. Ты что, слышал когда-нибудь, как умирают настоящие ведьмы?

— А как они умирают? — ошалело поинтересовался Бакс. — В три этапа?..

— Так, с тобой все ясно… Ты честный трудолюбивый горожанин, ты можешь быстро приколотить вешалку и отремонтировать телевизор. А я вот, как лентяй и оболтус- гуманитарий, предпочитаю диван с книжкой. Ты не тратишь время попусту, а я трачу. И я читал — не помню уже где — что ни одна природная ведьма не может умереть под крышей. Под крышей, Бакс!.. Кроме того, она будет мучиться до тех пор, пока не передаст свой дар, или что там у нее внутри, кому-нибудь другому по наследству.

— Ну и что?

— А то, что мы все прикасались к старухе перед смертью. А Тальку она даже держала за руку! Весь хутор удрал, чтобы не присутствовать при ее кончине, а нас, как назло, черт дернул заблудиться!.. Три заезжих городских богатыря на распутье! Помнишь, небось, как оно в сказках-то? Направо пойдешь, налево пойдешь, но идти волей-неволей приходится! — иначе мы будем кусать губы от бессилия, видя то, во что не можем вмешаться. Это ад, Бакс, или хуже ада…

— А может, и не стоит ни во что вмешиваться? Поедем домой — и гори оно все!..

— …Папа! Ну папа же!.. Дядя Бакс!..

Я обернулся.

Талька стоял метрах в двадцати от нас, в окружении пяти парней. Местных. Одного я узнал сразу — это был тот самый лохматый верзила, который пялился на нас с недочиненной крыши флигеля. В зубах он на сей раз держал не гвозди, а дымящуюся папиросу, а в руках — знакомую мне сумку и банку с дареным самогоном. Зачем Талька поволок все это с собой — я не знаю, но у него явно отобрали добычу, и мой сын был донельзя возмущен.

— Папа! Да идите же сюда!..

Мы подошли. Бакс мгновенно вписался в круг и оказался рядом с Талькой, а я остался снаружи и расстегнул клапан рюкзака. По возможности незаметно.

Парни заржали. Лохматый поставил банку на пень и сказал в пространство с той ласковой интонацией, которая обычно предшествует глобальным дракам:

— Сдурел батя… совсем свихнулся на старости. Такое добро раздавать кому ни попадя — а вы, ребятки, идите, идите себе, вам пить вредно, а ходить полезно…

И тогда я вновь увидел туман-паутину. Я увяз в ней с руками и ногами, я не мог шевельнуться и только смотрел, как вязкие нити неизбежности опутывают нас — нас всех! — и за спинами парней в воздухе словно проявляется огромный фотоснимок…

..два гиганта застыли в неудобной, противоестественной позе. Один из них — светловолосый, с пустым мутным взглядом — сидел на корточках, вцепившись в какой-то тюк, а второй навалился ему на спину, захлестнув мощную шею удавкой; а за ними постепенно возникала стена, дверь, коридор, и люди в незнакомых мне темных накидках…

Паутина вцепилась в нас, не давая двинуться, вдохнуть, и я мог лишь смотреть, ожидая того мига, когда нити оживут и марионетки беспомощно задергаются; смотреть и слушать Талькин звенящий голос…

— Это тебе пить вредно! Дылда волосатая!.. у тебя вся печенка сгнила! Ты умрешь через двенадцать лет, но умрешь не сразу… ты долго будешь кончаться, ты будешь волком выть, а от тебя все ножи спрячут!.. и веревки спрячут…

Я рванулся, но туманные нити держали властно и цепко. Краем глаза я видел, как белеет Бакс, переглядываются парни, и лохматый сует руку в карман; а потом в его руке оказался складной рыбацкий нож, и лохматый принялся зубами открывать его, не спуская с Тальки ненавидящих глаз.

— Что, бабка, — шипел он сквозь стиснутые зубы, — стерва костлявая… Мало здесь покомандовала? С того света тянешься?! Врешь, не дотянешься, не достанешь, падла… врешь…

Нож раскрылся с сухим щелчком, паутина пришла в движение, светловолосый гигант из видения взметнул над головой свой тюк, попятились парни и люди в темных накидках; я услышал крик и не сразу понял, что кричит Бакс.

Я не знал, что он может кричать так громко. Так громко и так страшно. А потом он взорвался.

Из Бакса как-то сразу выросло очень много рук и ног, под самыми неожиданными углами; парни запутались во всем этом разнообразии и легли на землю, корчась и постанывая, нож лохматого вонзился в сосну и хищно задрожал, а сам лохматый упал на колени, визжа недорезанным боровом и хватаясь за низ живота…

Бакс неподвижно стоял среди извивающихся тел, а позади него стоял яростный призрак, стоял и таял в смоляном воздухе леса… и я отчетливо услышал звук, похожий на стук резко захлопнувшейся книги.