Руфи Руф - Ля-ля, детка!

Дети быстро забывают. И первое что приходит мне на ум: те же пять лет, но уже глубокая осень. Парк аттракционов. Темный, ноябрьский вечер и ярко оранжевые фонари напару с лилово-сиреневыми. Напряжение подается так, что одна лампа на фонаре горит более ярким цветом, а другая еле светится, как нежный подснежник. А через пол минуты накал в первой лампе спадает и нарастает во второй. Улица играет цветами: фонари вспыхивают и затухают, затухают и вспыхивают. Мокрый, посеребренный влагой асфальт и деревья в три этажа, в форме драконов. Это сосны. Их стволы и ветки изогнуты так же, как японские иероглифы или рисунки на железной банке индийского кофе. Мы с моей двоюродной сестрой Лялькой бегаем от одной карусели к другой: от лошадок к машинкам, от верблюдиков к лодочкам… Лялька красивая. Рослая и крепкая, с пышной стрижкой цвета сгущёного молока. С ней мы влезаем на высокие тумбы неработающих аттракционов и читаем стихи собственного сочинения. А наши мамы и папы стоят внизу и улыбаются. Папец Лёли — он же дядя Мойша, — хвалит нас и говорит, что мы "Такие умные и талантливые!".. "Такие молодцы!".. И мы улыбаемся и смеемся. Читаем все новые и новые стихи, которые так и льются из нас потоком. Как будто мы только что научились разговаривать — НО СТИХАМИ! Счастье, эйфория. И моросящий дождь на желто-зеленых листьях… такой мелкий, что похож на туман…

Вам может показаться, что я всегда ненавидела Этого, а он только платил мне ненавистью в ответ. Но это не так. Иначе я бы не гладила все детство, да и позднее, его рубашки и всю прочую одежду. Только раньше я делала это с любовью, а не только по необходимости. Тогда я еще верила, что делая что-то хорошее для него, я могу помочь ему измениться. Но некоторые люди не могут измениться до самой смерти.

Он никогда не пил и все что он делал, происходило на трезвую голову. А еще он всегда притворялся перед другими людьми не таким, каким был на самом деле. Слащаво-елейный Дедушка-Мороз, обожающий деток. Волком в овечьей шкурке — вот кем он был. Монстром-оборотнем, маньяком, который днем переводит старушек через улицу, а по ночам разбивает им головы. Но вначале я так не думала. Печальная, никогда не улыбающаяся и не смеющаяся мать — тень в доме — нравилась мне меньше отца. Ведь это он брал меня за руку и вел гулять…Стадион в центре города. Огромные тополя уходят бороздками коры в небо, как самые огромные ноги в мире. Они — как космические корабли на опорах. Великаны. Колонны дворца! Ярко желтые листья тополей с большими круглыми коробочками для пуха валяются под ногами. Некоторые листья сухие, или с коричневым и светлосерым налетом. Удивительно было их рассматривать, открывать коробочки пальцами, выпускать белый пух и дуть так, чтобы ветер подхватывал его и уносил высоко-высоко в небо. Я обожаю тополя: может быть поэтому у меня нет аллергии на тополиный пух? Пушинки теряются в синем небе, солнце слепит глаза, и точки тополиных семян под белым комочком пуха растворяются в небесной белизне. Ух ты! Я могу видеть далеко вверх! Какое у меня зрение! А Запах?! Свежий ветер разносит по округе терпко-древесный дух тополиных листьев и коры. Такой воздух бывает только в сентябре, когда тепло перемешивается со звонкой прохладой. Осень поцеловалась с летом! Пахнет прелой землей и разогретым асфальтом. На ветках, проводах и на земле — воробьи. Они чирикают, снуют и прыгают туда-сюда — по двое по трое, а то и целой стайкой. Вот прыгает один, а за ним вприпрыжку бежит второй. А за вторым порхает-скачет третий. Гоняются друг за другом, играют. Каждый старается перелететь вперед, чтобы догоняли его. И все это ассоциируется с родителем, с его синей футболкой и кожаной спортивной сумкой "Динамо". Все его вещи в будущем я возненавижу до колик в животе, как и их собственника. А пока… Этот перемахнул через забор, а я пролезла между железными прутьями заграждения, потому что была достаточно мала и худа. С одной стороны пить с папашкой горячее молоко со свежими бубликами в пекарне на Крещатике, с другой — терпеть его побои и жестокость.

Я тщательно подметала, убирала, рисовала, и думала, что этот урод будет мной гордиться. Как же. Вела с ним разговоры на темы Вселенной, бесконечности космоса… После побоев долго объясняла, что меня бить нельзя, что это несправедиво, и что он не имеет права. А он только противно улыбался. А после сатанел, приходил в бешенство и мог избить еще раз. Сестру же он не трогал и мог лишь очень редко ударить ее — пару раз за всю жизнь. Она всегда была более послушной, более доброй и внешне похожей на него. С рождения, она могла любить родителей без причин, и они это чувствовали. Я же невзлюбила Бредди с пеленок. Слишком уж уродливо выглядел контраст между жестокостью внутри семьи и показухой для чужих людей. Я не желала притворяться. И потому была главным поводом для ссор. Громоотводом, козлом отпущения, ежевечерней жертвой, девочкой для битья… Как же я ненавидела все это.

В кино такие истории, как моя, заканчиваются встречей с прекрасным принцем. Они женятся на золушках и живут вместе долго и счастливо. Но подумайте сами, на ком женятся хорошие парни, если у них есть выбор? — На красивых, счастливых, и главное неозлобленных девчонках, желательно из хорошей семьи. Зачем же им такие как я?!

Тяжелый резиновый шланг от пылесоса советской модели 1981 года. Не та легкая дребедень, которая сегодня продается на рынке. В совке вещи делали на пятьдесят лет службы. Вес шланга — несколько килограммов тугой, толстой резины, гофрированной и укрепленной волокном. Чтобы его распрямить требуются приличные усилия. Можно представить себе с какой силой он врезается в тело, если отпечатки гофра на коже — в полтора раза шире, чем на шланге. К тому же часть трубы — из алюминия, с креплением из твердой (а не как сейчас принято из мягкой) пластмассы. Внезапный свист в воздухе и удары, которые сбивают меня с ног. По спине, пояснице, заднице, ногам. Особенно больно пояснице. Болью отозвались все органы малого таза, в том числе и неразвитые матка и яичники. Со всей дури, со всего маху — за то, что распечатала окно в своей комнате после зимы. Сколько же мне тогда было? — Семь, не больше. С Бредди, как всегда, случился припадок неконтролируемой ярости. Надо сказать, что старые окна — это вам не стеклопакеты. Чтобы помыть их внутри и снаружи, нужно отвинтить множество болтов, намертво закрашенных краской. Отодрать посаженный на клей ПВА слой газет и бумаги, достать с помощью отвертки скрюченный в слишком узких щелях поролон. Вымыть и отчистить с помощью железной мочалки мелкие, отмоченные клочки бумаги, которые не желают отклеиваться. У меня были сбиты все руки. Под ногтями запеклась кровь от острых обломков краски. Но я радовалась! Еще бы, такое дело сама провернула!