Деннис Маккирнан - Серебряный зов

Теперь великие битвы представляются мне просто жестокой бойней. Когда один воин с оружием в руках пытается убить или ранить другого. И даже если в сражении принимают участие огромные армии, все равно это поединок, ты лицом к лицу с врагом, безразлично, сколько народу вокруг. И в каждом таком поединке кто–то падает, а кто–то остается, чтобы схватиться со следующим противником, и так снова и снова до самого конца.

Я не понимал толком, что такое война. Ведь это же немыслимо, чтобы одно существо, обладающее такими же чувствами, умеющее видеть, слышать, осязать, думать, стремилось бы отнять у меня жизнь, а я, в свою очередь, пытался бы умертвить его. — Глаза Перри расширились, когда он вспомнил весь пережитый ужас, он потупил взгляд, и его голос дрогнул: — Не об этом я мечтал. Я представлял себе честный доблестный бой, когда ты смотришь своему противнику в глаза. Но здесь не было ничего героического, первого рюкка я убил ударом в спину — страшно благородный поступок. Какая уж там доблесть, одна грязь…

Я ведь почти не умею обращаться с оружием, а для того, чтобы выполнить поручение Дьюрека, нужны солдаты, а не ученые. Мое место в Руте или Клиффе за столом, заваленным старинными свитками. Я представлял себя героем, а оказался всего–навсего перепуганным книжным червем.

Я буду помехой для всех. Вот и Барак погиб из–за меня, ведь он сражался, защищая мою жизнь.

Перри опять тихо заплакал, страшные картины ночной схватки пронеслись перед его мысленным взором.

Урсор повернул голову и взглянул на варорца.

— Ты прав и не прав, валдан, — сказал он. — Прав в том, что касается войны, а не прав, потому что недооцениваешь себя. Ты сражался до самого конца, пока враг не отступил. А испугаться и растеряться может любой, даже самый бравый воин. Но если ты припомнишь все хорошенько, то поймешь, что в пылу битвы ничего не боялся, у тебя просто не было на это времени.

А что касается твоей роли в этом деле, так ты и сам должен понимать, что в отличие от всех остальных ты абсолютно незаменим. Никто, кроме тебя, не сможет провести нас по подземному лабиринту до Закатных Врат. Барак это знал и защищал тебя, не только потому, что ты был его другом, но и потому, что от тебя зависит успех всего предприятия. А вы обязаны выполнить это задание, потому что зло в Черной Дыре должно быть уничтожено. — Урсор сжал кулаки и едва слышно проговорил: — Потому что они убивают беззащитных и невинных. Моя жена Граэль и новорожденный сын…

Урсор не смог продолжать, встал и отошел от костра.

Утерев рукавом слезы, Перри наблюдал за огромным человеком, шагающим по краю освещенного круга. Теперь баккан понял, почему этот великан так люто ненавидит ночное отродье. Перед его горем собственные печали Перри отступили на второй план.

— Урсор, — позвал он, — мне так жаль. Я не знал…

Перри замолчал, погрузившись в водоворот невеселых мыслей. Как долго он просидел так, баккан не имел понятия.

В конце концов Перри встал и поднял Бейн, ведь как–никак он все еще стоял на страже. Некоторое время он просто вглядывался в даль, где чернели контуры заснувших зимним сном деревьев. Затем подошел к человеку и тихо произнес:

— Урсор, я чувствую твою боль и твое горе. Но я не знаю… — Перри запнулся и снова умолк.

Урсор положил огромную ладонь на плечо маленького варорца:

— Этого достаточно, малыш. Этого достаточно.

И они вновь стали вглядываться в ночь. Через некоторое время Перри твердо сказал:

— Ты прав, Урсор, ты прав во всем. Зло в Дриммендиве должно быть уничтожено, и мы сделаем для этого все, что в наших силах.

И варорец мрачно посмотрел на запад, словно желая пронзить взглядом ночной мрак и проникнуть в глубину подземелий, в самое сердце Крагген–кора.

Коттон высунул голову из шалаша, было серое ненастное утро. В горах все еще бушевала буря. Глубокий снег засыпал все вокруг. Варорец осмотрелся, но в первый момент никого не увидел; казалось, от войска не осталось никаких следов, лишь неподалеку виднелись три небольших шалаша, больше походивших на снежные сугробы.

Вечером, когда разыгралась буря и холод стал вовсе нестерпимым, Дьюрек приказал своим воинам разбиться по двое и соорудить шалаши из сосновых веток. Тем, кому приходилось ночевать зимой в горной местности, знакомы такие снежные убежища. Бомар выбрал в напарники Коттона, сказав просто:

— Идем со мной. — И они, взяв фонари и веревки, отправились в лес.

Когда Коттон разглядел сквозь снежную завесу, что все разбрелись кто куда, баккан пришел в ужас:

— Мы же растеряемся в такую метель. Нам будет в жизни друг друга не отыскать! — воскликнул Коттон, стараясь перекричать ветер.

— Не забывай, друг Коттон, что ты с чакка, и хотя мы порой не знаем, куда направляемся, зато всегда можем найти обратный путь, даже ночью во время бурана, — ответил гном. И Коттон с Бомаром побрели дальше сквозь ветер и снег.

Они нарезали веток, связали их и закинули за спины. Вернувшись в лагерь, принялись сооружать шалаш. Вначале был сделан каркас и укреплен в земле, а затем сверху его покрыли лапником, так чтобы снег не проникал внутрь. Потом они на четвереньках заползли в свое убежище, где, впрочем, оказалось вполне достаточно места для двоих.

Ночь они провели в относительном тепле, но наутро буря не утихла.

— Что мы теперь будем делать, Бомар? — спросил Коттон, втягивая обратно голову.

Бомар взял в руки фонарь, наполнявший их убежище мягким зелено–голубым сиянием, и закрыл коробку. Сквозь ветви в шалаш проникал серый утренний свет.

— Делать нечего,— проворчал он,— надо ждать, когда утихнет буран.

— Интересно, когда это будет, — задумчиво произнес Коттон. — Правда, по этой части я не большой знаток. Ведь в Боски редко случаются снежные бури. Я могу припомнить только одну: тогда в Лесную лощину спустился Белый Волк и пурга не утихала два дня, так что намело фута два снегу. Но я слышал, что в горах снежные бури могут бушевать неделями… Ох, Бомар, даже не знаю, чего это я разболтался. Я просто страшно боюсь, что мы здесь застрянем и не успеем к сроку к Закатным Вратам, и тогда мистер Перри и остальные окажутся в ловушке, в этих кишащих всякой нечистью подземельях.

— Помолчи, ваэран, — цыкнул на него Бомар. — Нет ничего хуже, чем думать о том, что мы не в силах изменить. Пока у нас нет выбора, нам остается только ждать, когда стихнет буран. Мы не можем выступать сейчас, я уже попадал в такие бури раньше и знаю, что это такое. Здесь, в лесу, мы в укрытии, а на равнине воздух становится белым от снега, и дальше чем на ярд вокруг ничего не разглядеть. А холодный ветер — это самый страшный враг, он словно высасывает из тела тепло, обжигает легкие своим ледяным дыханием, и лошади моментально околевают. Поэтому мы должны ждать.