Меч, павший в глубины отчаяния (СИ) - Shiroi Si

Белокрылая нимфа и Меч правосудия сражались заодно, дополняя друг друга. Это была, пожалуй, лучшая командная работа, которую можно было узреть в сей гражданской войне. Они прикрывали спины друг друга, ловко уклоняясь да блокируя атаки противников. Сокрушительными взмахами, те валили на землю врагов, продолжая усмирять иных разбушевавшихся вояк. Со стороны казалось, что все идет, как по маслу, не взирая на огромные потери, но на деле они даже и с места не сдвинулись, ведь путь преграждали тела, лежащие прямиком у ног бойцов. Многие падали просто цепляясь через них, а противники уже добивали тех. Были и те, что, оказываясь близ обрыва, срывались оттуда.

Так, за получас сражения, погибло уже пятнадцать тысяч воинов, из которых трое были генералами второй, пятой и шестой дивизии. Дела принимали совсем уже скверный оборот, вот только самая неожиданная вещь ждала дизов впереди.

Сражаясь рука об руку, сестры вновь и вновь вершили самосуд над противниками, не теряя хватки. Однако в какой-то момент Белокрылая нимфа остановилась, глядя на перебитых впереди воинов.

— В чем дело, Куро? — громким тоном вопрошала Ландарин. — Сейчас не время глядеть на почивших, их уже не вернуть!

Неясное молчание девушки настораживало. Когда она повернулась лицом к сестрице, то изрядно удивила ту.

— Я помню, что у тебя слабая психика, сестра, но, прошу, продержись до конца, — молвила она, глядя на лицо молодицы, по которому стекали слезы.

Однако, вместо ответа, мечница лишь подошла почти вплотную к Ландарин. Она улыбалась, но до чего же горькой и печальной казалась эта усмешка.

— Прости, Ландарин, — со слезами на глазах да фальшивой улыбкой выказала та шепотом, стягивая с девушки маску и хильфон. — Прошу, просто живи… Живи, за нас обоих.

С этими словами, стоя почти что у самого края обрыва, Куро молниеносно вонзила катану в живот главе восстания. В тот момент, Ландарин не понимала, что происходит и почему сестра так обошлась с ней; в чем причина и было ли это её первоначальной целью, но только она хотела вопросить, как оказалось слишком поздно: девушка скинула её прямиком в бурлящий океан. Последним, что она видела, это была, шедшая изо рта Куро. Как оказалось, в момент, когда она нанесла ранение Ландарин, и сама получила атаку со спины от одного из генералов, но даже так Меч правосудия не удалось спасти. Пав в тихоокеанские воды, никто и никогда более не видел повстанца, что сумел возглавить стотысячную армию жителей, но не смог довести дело до конца в связи с эдаким поворотом. Да и она явно больше не видела ясный свет очей своих.

Сильнейшие из генералов выбыли из игры, что не сулило ничего хорошего. В тот момент, люди начали осознавать: эта битва была проиграна с самого начала. Фумчане в панике бежали кто-куда. Бросали орудие и убегали так далеко, как только могли. Многих из них настигала смерть, пройдя всего лишь считанные метры, другим же удавалось бежать до момента, пока не зашли в зону зараженных товарищей. Так, из раза в раз, погибали отважные воины, что, вероятно, уже пожалели о своем решении последовать неопытному повстанцу. Но что уж теперь думать — слишком поздно.

Оставшиеся шесть часов погибали остальные члены дивизий. Были, конечно, и глупцы, что прибежали на поле боя в самом разгаре битвы и пожалели, ведь пали ниц за считанные минуты. И вот, когда к границам павшей нации пришла темная ночь-мать, битва была завершена сокрушительным поражением фумчан.

Потери армии Цанахина варьировались от 19 до 20 тысяч воинов, в то время как из 109 тысяч фумчан спаслось не более сотни. Это была тяжелая, трагичная и, что главное, странная битва, в ходе которой, при помощи неясной силы, было свержено неизмеримое количество гражданских.

Когда в ночь с 20 на 21 марта царь вернулся со своими прихвостнями в столицу, народ утерял какую-либо веру и надежду на завтрашний день. В период Войны Иносиси, вместе с сотней тысяч воинов погибла вся нация. Битва была завершена, победа досталась стороне зла и отныне империя будет жить по правилам сего тирана.

Буквально на следующей день было выдано указ, запрещающий использование кэндзюцу и прочего менталитета фумчан на территории подчиненного государства. Помимо сего, совсем скоро на поле битвы прибыла принцесса Дунфана, коя со слезами на глазах глядела на атрибуты, принадлежащие павшим воинам и сестрам. Глядя на изуродованное лицо девушки и лежащие подле меч и хильфон, она искренне верила, что хотя бы одна из них осталась в живых.

При всей своей жестокости и тирании, царь отдал приказ распознать каждого участвовавшего в войне и передать по голове попечителям. На то, чтобы опознать хотя бы половину, потребовалось полгода. Опознавать мертвецов среди разлагающихся трупов — занятие не для слабонервных, но занимались этим исключительно фумчане, что так желали отыскать своих близких.

Последним внесением в историю Фумецу стала запись о поражении в Войне Иносиси гражданской стороны. Помимо сего, отдельные страницы были посвящены сестрам, о которых мало что известно и так же мало написано. Ландарин, то бишь Меч правосудия, была признана сильнейшим мечником, а также самым влиятельным мятежником за всю историю государства. Однако факт того, жива девушка или нет, не было обнародовано ни в одном из источников, хотя многие и полагали, что она бы никак не смогла спастись вместе со своей сестрой.

13 ноября х833 год.

Над островом Фумецу повисла не столь мрачная, как тяжкая атмосфера людского негодования. Безжалостные чины изувечили последнее, что оставалось после событий, произошедших 6 лет назад под таким же гнусным сопровождением. Тогда ещё никто не ведал дальнейшую судьбу страны; какую ношу ей придется возыметь на своих побитых, но не сломленных плечах. Сколько боли, криков и отчаяния содержит в себе лишь одно название «Фумецу». Только ночное небо безмолвно глядело на него жалостливым взглядом, в котором крылись мельчайшие надежды, что моментально угасали. А звезды явили собой путеводитель по печальному небосводу тем, кто покинул веру и впал в отчаяние.

На востоке приморского города Цинкаин, что выходил своим взором на одинокий океан, расположилась старенькая хибарка, своим видом напоминающая бледную, как снег, коробочку. Невзирая на все беды, что окружали её, она выглядела невозмутимой, чистой и непорочной, словно и не застала падение целой династии. Хатка была схожа с лучиком надежды средь забывшихся душ, что сиял промеж груды мусора. Лишь стекла не выдержали эдакого натиска и посыпались на утопающую в крови землю.

Внутри хибарки было немного приспособлений. Почти что в центре хатки лежал маленький, довольно пыльный ночлег, а рядом — низкий столик, на котором располагался наполовину треснутый стакан с проточной водой. Стояла и глубокая миска еды, вот только не ведомо, сколько неделю, а то и месяцев она простояла. Под миской лежали с десяток нан ⌜¹⌟, которые тут же очутились в бледных руках. Слева от входа лежал небольшой комплект одежды, а с правого бока стояли три катаны. Чей-то хрупкий безжизненный силуэт потянулся к одной из них — взял, надел за пояс, и, приоткрывши деревянную дверь, ринулся навстречу судьбе.

Под светом звезд, неведомая фигура с трудом шла по мрачному пути. Легкий ветер покачивал траву, а та утопала в прохладной агонии.

С каждым шелестом шаг становился тяжелее и тяжелее. Изголодавшееся тело держало путь не ясно куда, не ясно к кому. Средний рост позволял время от времени опираться на тупую сторону катаны, что впивалась острием в землю и напоминала образ ведущего человека. Складывалось ощущение, что его тело было соткано из ваты, намокшей под дождем, которую так и тянуло пасть ниц перед безнадежностью. Казалось, что несокрушимый лик вот-вот сломится, откинет надежду и упадет лицом в грязь, но тот продолжал свой ход не взирая ни на что.