Ник Перумов - Черная кровь. Черный смерч

Последние два года душистые венки приносились к дому Латы, матери Уники. Завистливые соседки шептались, что не умение Латы тому причиной, а красота дочери. Невеста растёт – всем глазам загляденье, недаром Тейко – лучший из молодых охотников третий год на смотрины не ходит, жениться отказывается, ждёт, пока подрастёт Уника. Не долго ждать осталось: осенью подрежет колдун непокорные смоляные волосы, а через недельку и время свадеб подойдёт. Кому, как не Тейко, Унику взять? Больше некому.

Таши, слыша краем уха бабские пересуды, чернел лицом, но молчал. Ничего тут не исправишь, не стоит и пытаться. Власть в роду держат мужчины, а родство считается, как с древних времен повелось, – по матерям. И если смотреть по женской линии, то они с Уникой идут от одного корня. Хотя родство там такое, что без бубна не сразу и вспомнишь, но закон твердит безотступно: хоть плачь, хоть вой, хоть башку о камень рассади, а нельзя родственникам жениться.

У самого Таши судьба и того ясней расписана. Другие парни ждут испытаний с радостью, а он – со страхом. Хотя и боль может терпеть не хуже других, и копьём владеет, и боло кидает за сто шагов, а в стрельбе из лука разве что один Туна превзойдёт его. Этих обычных испытаний Таши не боялся, и если бы на том и кончился обряд, то ждал бы его Таши с тем же нетерпением, что и другие юноши. Но у него впереди ещё одно испытание – тягостное, неизбежное, которое не отложишь на год и которого со страхом и подхихикиваньем ждёт весь род. Прежде чем слепой Матхи на ощупь вытатуирует у него на груди изображение зубра, Таши должен доказать, что он не мангас.

Страшное это слово: ублюдок, помесь человека с чужинцем, хуже зверя, гаже последнего трупоеда, опасней ночного демона.

Есть лишь один способ доказать, что ты настоящий человек. Природа жестоко мстит осквернителям естества, лишая ублюдков способности к продолжению рода. Тот, на кого пало тяжкое подозрение, должен доказать сородичам, что он способен быть мужчиной. Ему не будет позволено остаться холостяком. Едва окончатся обычные испытания, старики бросят жребий, и кто-то из молодых и бездетных вдов должен будет лечь с Таши на глазах у всех собравшихся, чтобы он мог утвердить свое право называться человеком. Если всё кончится благополучно, эта женщина и станет его женой; иного выбора нет.

Сейчас в селении было три рано овдовевших женщины, и Таши с ужасом гадал, какую из них предки предназначат ему в супруги. С тем же трепетом смотрели на него при встречах вдовы. Не то страшно, что у всех на глазах придётся совершать тайное, а жутко лечь под мангаса. Откроется истина, мангаса прикончат, а с ней что? Даже если жива останешься, вовек не смоешь клички Мангаска, и жизнь уже никак не устроишь.

Мерзостный обычай, жестокий, но необходимый. Оставишь живым мангаса, и однажды он уничтожит весь род. Мангас жалости не знает, а вот силы, хитрости и недоброй магии в нём столько, что хватит на десятерых. Хорошо ещё, что редко выпадают такие испытания, один только Ромар помнит, как это было. Тогда испытание кончилось удачно: сын мудрого Пакса и чернокожей женщины оказался человеком. Он прожил долгую жизнь, имел много детей. Уника, да и не только она, несёт в себе частицу его крови. Может быть, поэтому она и не верит, что Таши мангас. При встречах приветлива, в разговорах ласкова и улыбчива. И от этого ещё сильнее мучает Таши горечь.

А Ромар так и не скрывает, что именно в память о той истории уговорил сородичей оставить жизнь Таши, когда тот только родился. Его мать была уведена неведомым племенем и сумела бежать в родные места лишь через полгода, будучи уже беременной. Что за люди её украли? Известно лишь, что они высоки ростом и волосаты, словно горные великаны. И хотя по рассказам несчастной женщины волосатые хорошо сложены и не только знают огонь, но и камень шлифуют, и луками владеют превосходно, но всё же никто не мог поверить, что это настоящие люди. А Ромар поверил и убедил остальных ждать, пока не наступит время испытания.

Почему-то Таши был твёрдо убеждён, что испытания ему не выдержать. И не потому, что не способен быть мужчиной, а просто не станет он этого делать… Пусть лучше убьют.

Поздно вечером Таши вернулся в Дом Молодых Вождей, поел и сразу улёгся спать. И никто из сверстников, ни единый человек не подошёл к нему, не спросил, как ему удалось подстрелить чужака и не случилось ли чего интересного во время облавы.

На следующий день жизнь вошла в нормальную колею. Вдоль берега были отправлены дозоры, но Таши в них никто не взял – как ни верти, а он ещё ходит в мальчишках и не место ему среди воинов. К тому же начиналась жатва, и каждая пара рук была на счету.

Уборка урожая недаром зовётся страдой. Тяжкий это труд, ломотный, не чета иной работе. Но зато и кормит хлеб круглый год, а всякая остальная еда идёт к хлебу приварком.

Выходили на жатву всем народом, даже Стакн со своим хозяйством расположился поблизости: сломается у кого серп или расколется било на цепе, чтобы сразу можно починить. Малышня рвала колосья руками, кто постарше имели серпы, деревянные или из бараньего ребра. Но и у тех и у других край серпа оснащён зазубренными кремневыми пластинками, источенными до изумительной остроты и прозрачности. Чем длиннее накладка, тем вернее работает серп, реже портится, лучше бережёт силы.

У Таши был серп редкостный: цельнокаменный, доставшийся от матери. Изогнутая пластина длиной в ладонь с ровными, один к одному, зубчиками срезала колосья словно сама собой. Большой цены вещь. Серп Таши хранил вместе с боевым топором, что выточил под присмотром Стакна, и набором длинных боевых стрел с треугольными наконечниками из жёлтого кремня. Стрелы тоже самодельные, мастера люди на такую мелочёвку не отвлекают. Подойдет пора – смастерит Таши и лук – настоящий, боевой. А пока – нельзя, возраст не позволяет.

Чудно все-таки жизнь устроена: всего-то осталось быть на свете два месяца, а душа того не приемлет, планы сметит, хочет чего-то.

Серп Таши решил подарить Унике.

Первые снопы легли на расстелённые по траве шкуры старых зубров. Зубр – не просто зверь, а прямой родственник. Пращур Лар, прежде чем стать человеком, был зубром. Зубра бьют лишь в особый праздник, собравшись всем родом, и не всякий год такое случается. Шкуры лежат у шамана и лишь для больших общих дел появляются на свет.

Начало страды ещё не сама страда, а весёлый праздник. Люди радуются новому хлебу, работают с песнями:

Песня долгая, под стать работе, говорилось в ней и о том, как хлеб рос, и как будет убран, и как хлебы будут печь и пиво варить. Но на этот раз песельники не успели хотя бы в мечтах испить пива со свежего ячменя. Со стороны селения, прервав песню и спорый труд, донёсся заунывный разноголосый рёв, призывающий всякого услыхавшего немедля бежать в селение к дому шамана. Кричал родовой оберег, великая раковина Джуджи.