Александр Прозоров - Врата смерти

– Куда ты смотришь, мамаша?! – в сердцах сплюнул Олег. – У малыша колики, а ты лихоманку гонишь! Жди здесь, сейчас зелье дам!

В пещере, найдя среди припасов Ворона корень лопуха, он наскоро заварил малую толику в оловянном черпаке, вынес на улицу:

– Как остынет, напои ребенка. Не торопись, ему сейчас только ожогов не хватает. – Пока женщина боролась с нетерпением, ведун вернулся в пещеру, отложил пучок лопуховых прядей в березовый туесок, прижал ко лбу: – Именем Свароговым, волей Белобоговой, силою Триглавы, жаром Хорса накладываю на тебя бремя спасти и оборонить дитя малое от порчи, колдовства и хвори вредящей, от лиха и зла, от печали и марьиной памяти.

Выйдя на свет, протянул туесок женщине:

– Вот, по пряди с утра запаривай в маленькой емкости, да пусть ребенок весь день пьет. На седмицу хватит, а больше и не нужно. Молиться о помощи к радунице своей ходи, от живота радуница главную помощь дает. И греть малыша больше не нужно, ему от этого только вред. Отойдешь отсюда, сядь отдохнуть в удобном месте. Живот у малыша прочиститься должен через несколько минут, сразу легче станет. – И Середин отобрал у нее пустой половник.

– Нешто выздоровеет? – сразу посветлела лицом гостья, поклонилась в ноги: – Звать-то тебя как, мил человек, за кого Сварогу кланяться.

– Именем Олег, по прозвищу ведун. Ученик я Ворона, за него молись. Теперь ступай, о малыше думай, потом кланяться будешь... – Середин отвернулся и демонстративно снова взялся за топор. Ребенка после отвара должно было прослабить, и ему очень не хотелось, чтобы это случилось вблизи пещеры.

Крестьянка потопталась, говоря еще какие-то добрые слова, наконец собралась и скрылась в стороне оврага. Однако же не успел Олег разделать на пластины и пару чурбаков, как оттуда появились сразу две новые просительницы. Ведун, тяжело вздохнув, отправился навстречу.

Одна долго и как-то даже сладострастно жаловалась на порчу, от которой сохнет день за днем и мается сразу всеми болезнями, и даже назвала трех знакомых, желающих сжить ее со свету. Но, на взгляд Олега, виноваты во всем были банальные глисты, от которых он и дал отвар папоротника, наказав не переусердствовать с лечением, ибо зелье содержит слабый яд. Вторую попытался вылечить от боли в спине разовым массажем. Как это обычно и бывает, разминание помогло – но ведун знал, что уже завтра боли вернутся, и против них не поможет даже барсучья мазь с горчицей и гвоздикой. Ибо никакой массаж и никакие мази не способны восстановить позвоночные диски – только ослабить боль.

Пока он разбирался с этой парой – подтянулись еще трое болящих, а потом еще и еще. Кто-то просил помощи для детей или родителей, кто-то оказывался болен сам, на ком-то лежала порча или проклятие. Середин щупал, мазал, заговаривал, отливал водой, нашептывал, снимал – пока в преддверии заката толпа посетителей не начала, наконец, рассеиваться. Теперь он понял, отчего у Ворона не имелось иных припасов, кроме хорошей еды и жалкого хвороста. Ему и самому сегодня вручили окорок, корзину яиц и еще кое-какую мелочь. Преподнести хотя бы вязанку дров никому из больных и в голову не пришло. Какой же это подарок? Вон, вокруг – бери сколько хочешь! Пили да пили...

На следующий день с самого рассвета снова потянулся поток просителей – ведун даже позавтракать не успел. Некоторые, узнав, что Ворон в отъезде, уходили, другие пользовались-таки помощью Олега. А большинству, похоже, и вовсе было все равно, что за знахарь встречал их у заветной пещеры. Их слушали, им давали советы, лечебные зелья и наговоры, они испытывали облегчение – и имя того, кто помогал, их ничуть не интересовало.

Новую полосу дождей Середин встретил с огромным облегчением. Поток просителей оборвался, и целых три дня ведун мог спокойно разбираться с доставшимся по наследству хозяйством и делать для учителя хоть какие-то припасы. Олег все ждал, что тот наконец вернется к родному порогу. Похвалит его за старания, растянется на любимой постели, расскажет о впечатлениях, оставшихся после похождений там, в будущем.

– Или они там вместе со вторым Вороном войну против Аркаима и его брата затеяли? Вдвоем, может, и справятся...

Но это было лишь гадание. Ответить мог только сам Ворон, столь долгое отсутствие которого наводило на Олега дурные предчувствия.

Кончились дожди, снова потянулась череда больных, невезучих и попавших под воздействие вредоносной магии. Снова день за днем, неделя за неделей ведун лечил и освобождал от дурного глаза, уже перестав с надеждой смотреть в сторону оврага. Знахарское дело постепенно превращалось для него в скучное нудное ремесло. Взгляд набился до того, что жалобы и болезни он угадывал еще до того, как женщина или подросток успевали открыть рот. Дни перестали отличаться один от другого и слились в долгий однообразный поток, конца которому не ожидалось во веки веков.

После одного из таких долгих, ничем не примечательных дней, уже поздно вечером, когда на улице сгустилась тьма, в полог пещеры кто-то поскребся, и внутрь вошла женщина, низко поклонилась:

– Доброй тебе ночи, премудрый Ворон...

Такие поздние визитеры случались у знахаря редко – простые люди опасались приближаться ночью к обители известного колдуна. Но бывали. Кто-то из путников времени на дорогу не рассчитал, кому-то так невмоготу было, что даже нежить не пугала. Посему Олег особо не удивился. Кинул только в очаг несколько тонких хворостин да поправил:

– Не Ворон я, всего лишь ученик. Ведаю куда меньше, уж не обессудь.

Поднявшееся пламя осветило молодую просительницу: лет двадцати пяти, но как школьница конопатую, с круглыми заячьими испуганными глазами и длинной косой, свисающей из-под платка ниже пояса. Выглядела она при беглом взгляде совершенно здоровой. Крепкой сочной девицей, при взгляде на которую руки аж зачесались от желания хотя бы потискать этакий персик.

– А от немочи мужицкой исцелить можешь?

– От немочи мужицкой? – Олега разобрал смех. – Это как же тебе присвербило, коли ты среди ночи к колдуну в лес за лекарством от напасти этой побежала? Нечто совсем муж позабросил, а сегодня вспомнил?

– Нет у меня мужа, ученик Ворона! – недовольно сверкнула отблесками пламени в глазах гостья. – Вдовая я!

– Коли так, то и вовсе не понимаю, – откинулся на прикрытую кошмой стену ведун. – Откуда этакое беспокойство?

– Не мое сие беспокойство. – Женщина кашлянула, повела плечами, развязала узел платка, потянула его кончики в стороны и опустила на плечи. – Общество меня послало. Всей деревней челом тебе бьем. Слабость у нас на корень мужицкий напала. Руки ничего не держат, ноги слабы. Ни днем работать толком не способны, ни ночью долга своего сполнить. Пашни зарастают, дома перекашиваются, хозяйство хиреет, а они ноги еле все волокут. Как кто из молодцев лихих свадьбу честную справит, так разом чахнуть начинает да бледнеть, из рук все валится, на жену не глядит...