Лев Прозоров - Конан в Гиперборее

Желтые глаза смотрели на него настороженно. Но, не увидев в лице Конана ни насмешки, ни недоверия, крючконосый раб уразумел, что боги, наконец, послали ему благодарного слушателя.

И под поскрипывание жернова и шорох зерен Конан услышал историю, не уступавшую самым цветистым и фантастическим сагам его родной Киммерии.

Власть борусских князей – так же, впрочем, как киммерийских риагов и конунгов Нордхейма – была ограничена. Князь не мог нарушить сводов законов и обычаев, хранителями которых являлись волхвы. Они же были и чем-то вроде секретарей народных собраний. В конечном счете, власть князя везде натыкалась на волхвов.

Прежние князья смирялись с этим. Но Явлад с детства жадно прислушивался к байкам о самодержавных властителях Турана, Стигии и прочих держав Юга. Ему кружил голову призрак безграничной власти, при которой его слово было бы единственным законом для подданных. В тех байках цари и каганы представали могучими волшебниками, и Явладу казалось – он уловил секрет самодержавия. Надо превзойти волхвов в тайном могуществе, и дело будет сделано.

Жадная тяга Явлада к южным землям и их таинственной магии и сыграли немалую роль в возвышении при его дворе девушки по имени Малка. Стигийка или шемитка – "кто эту юдь разберет" – она была взята в плен кочевниками-зуагирами. Те продали ее туранскому торговцу рабами, а тот, помня об интересе князя к тайнам Юга, продал Малку ему, как "жрицу Сета".

Правду говорил купец или прихвастнул, расхваливая товар, но в магии она и впрямь оказалась не профанкой. Как и в другом, более плотском искусстве.

С тех пор дни стали для князя ночами, а ночи – днями. При свете жировых светильников в послеполуночные часы рабыня-южанка учила сына Светлана Храброго начертанию пантаклей, "щитов" и "ключей" и толковала ему магические свитки, начертанные кровью на человеческой коже, втридорога купленные у иноземных торговцев. Днем же, в княжеских покоях, она отдавалась ему столь изощренным образом, что князь, до тех пор знавший лишь бесхитростные ласки северянок, был покорен ею, как безусый мальчишка.

– Наконец она сказала, что пришла-де пора попробовать мои знания в деле.- Желтоглазый князь горько усмехнулся сухими губами стигийца.- Она сказала, что мы попробуем начать с самого простого. Она сказала: "Начнем с перекачки тебе жизненных сил. Нужен кто-то, в ком их немного, чтоб не переборщить- это опасно. Нужен южанин – у них в крови предрасположенность к делам такого рода". Все звучало очень убедительно… Она предложила раба-стигийца – ею же недавно купленного на мое золото в рабьем ряду- тощего и старого, настоящего доходягу.

– Кто бы говорил…- Конан бросил взгляд на напарника поверх жернова.

– Дурень! – огрызнулся в первый раз перебитый гиперборей.- Сперва дослушай!

В подвале Калоги они начертили две пентаграммы, углами друг к другу, в центре каждой из них поставили по креслу. В кресла, лицом к лицу, сели князь и старый стигиец.

После этого Малка начала творить некий обряд, в тонкости которого Явлад не желал входить и, похоже, не хотел и вспоминать его…

– Когда я очнулся, я подумал, что сошел с ума. Прямо передо мной, в резном деревянном кресле, сидел я сам. Малка, только что стоявшая рядом со мной, стояла рядом с моим двойником, презрительно улыбаясь. А тот, другой я, поднял руки и стал осматривать их, как осматривают новую рубаху. Я посмотрел на свои руки -это были тощие, иссохшие ящеричьи лапы стигийца. Вот эти лапы! – Явлад в гневе протянул Конану свои костлявые длани.- Вот так я стал тем, что ты видишь!

Он замолк. Молчал и Конан. Ему приходилось сталкиваться и с колдовством, и с нечистью, но про что-то столь хитрое, что может менять местами человеческие сущности, он слышал впервые.

– Дальше рассказывать нечего,- мрачно сказал Явлад, сын Светлана.- Через несколько дней присвоивший себе мои имя и тело стигийский выродок подарил меня моему же лучшему буйтуру – Хориву, сыну Кветана. "Этот старик был неплохим шутом, но нынче совсем рехнулся – говорит, что он это я!" – сказал он Хориву. Когда меня привезли сюда, я не захотел делать рабью работу – я князь! – а остальные рабы смеялись надо мной. Я бросился на них, забыв, что у меня чужое тело… В своем прежнем я намазал бы их на стены, как коровье масло на хлеб. Впрочем, им тогда и в голову не пришло бы насмехаться надо мной.- Явлад попытался расправить утлые плечи.- А там… Вот я и попал сюда, к жернову.

– Теперь день за днем до меня доползают слухи, что оборотень с моим телом коверкает древние обычаи, почти перестал воздавать почести Великому Яру -Солнцу, нашему главному божеству, приносит в сердце нашей столицы, на жертвеннике Калоги, кровавые и даже человеческие жертвы! Он притупляет бдительность знати, устраивая для нее пышные пиры, на которых вместо сурьи – исконного питья борусов, рекой текут южные вина, отравляющие разум, разрушающие волю. А в тот день, когда сюда привезли тебя, я слышал – поразительно чуткие уши у этого тела! – как воины шептались, что в Калогу слетается чернорясое стигийское воронье. Он замышляет что-то, что-то ужасное! – голос Явлада опустился до шепота. Помолчав, он начал снова:

– Ты – настоящий воин, хоть и молод годами. И ты первый, кто выслушал меня до конца и поверил мне! Чужеземец, пойми – я должен искупить содеянное, пусть ценою своей жизни! Помоги мне бежать!

Конан на несколько мгновений задумался. Ему не за что было любить гипербореев, но лично князь Явлад, как уже сказано, вызывал у него почти дружеские чувства как товарищ по несчастью. Кроме того, как опять-таки было уже сказано, он, истинный гибориец, ценил родство выше личных чувств – вражды или дружбы. Видя, что людям его расы – что бы они ему ни сделали! – угрожают коварные колдуны с Юга, киммериец не колебался в выборе.

План побега был готов еще вчера. Пока стигиец-гиперборей работал языком, доводя до белого каления немедянина, глаза и, в основном, уши Конана сообщали своему хозяину, что и где расположено в этой колуни. Когда киммерийца привезли сюда, он уже успел немало заметить. Но, в любом случае, соучастник и проводник из здешних жителей просто не мог оказаться лишним.

Бежать решили той же ночью. Вечером они порвали цепи – изрядно проржавевшие, те только выглядели солидно и не выдержали тяжести жернова на одном конце и двух мужчин, полных жажды свободы и мести, на другом. После этого беглецы влезли на жернов и расшатали одну из плах в крыше землянки, одновременно бывшей полом крепостного забрала.

Когда плаха со всеми предосторожностями была вынута, Конан вдруг вспомнил, что за ним здесь оставался маленький должок. Буркнув "подержи", он, придерживая рукой обрывок цепи на ошейнике, соскочил с жернова и выбрался во двор прежде, чем Явлад успел остановить его.