Александр Бушков - Стражи

— Я бы поступил точно так же, — сказал он.

По лестнице, слабо освещенной светом одного-единственного газового рожка, они поднимались самую чуточку неуклюже — никак нельзя сказать, чтобы были очень уж пьяны, но вечер, проведенный в «Лисе и собаке», полной трезвости все же не способствовал. К сожалению, проведен он был бесцельно, ничего нового и интересного услышать не удалось: Тедди Хамфри обсуждал окончательные формулировки петиции, и это продолжалось до самого закрытия.

— Ну вот, — сказал капитан, довольно ловко, всего-то со второй попытки, попадая ключом в замочную скважину. — Никто нас и не думает ни убивать, ни похищать, даже скучновато.

Однако перед тем как распахнуть дверь, он подобрался, машинальным движением проверил оружие под пиджаком. Поручик тоже бы настороже: их могли ожидать как раз в номере, хозяйка и все ее домочадцы видят десятый сон, время и место самые подходящие, чтобы застичь врасплох.

Обошлось. Действительно, даже скучновато. Вспыхнул газовый рожок в гостиной, поручик бросил в пепельницу горелую спичку, и оба бдительно оглянулись, но не усмотрели никакой опасности, ни в человеческом лице, ни в виде альвов. Равным образом и спальни оказались пусты. Заглядывать под кровать было бы глупо — ну не станет же столь серьезный противник таиться под кроватью, словно незадачливый любовник из водевиля?!

Вернувшись в гостиную, он застал капитана в самой безмятежной позе — тот развалился на диване, вытянув ноги, заложив руки за голову с видом усталым, но довольным.

— Пора, наверное, собираться понемногу? — спросил он лениво.

— Да, пожалуй, — кивнул поручик. — Интересно, в Нортбридже долго будут судачить про двух чудаков, которые среди ночи куда-то исчезли пешим порядком?

— Недолго, наверное. От парочки эксцентричных джентльменов всего можно ждать. К тому же хозяйке мы не задолжали, так что грехов перед здешними никаких, даже мелких… — капитан протянул мечтательно: — Знали бы вы, поручик, как мне хочется поговорить с вами обстоятельно… Но ведь нельзя…

— Да уж, лучше не стоит, — кивнул поручик.

Ему самому приходилось еще труднее. Капитан и так знает, что было — а вот он сам не отказался бы послушать о том, что для него только будет. О том, что произошло в батальоне за последнюю четверть века. О том, чего они тут добились. Наверняка они за двадцать пять лет доискались до объяснения одной из главных загадок — почему альвы, располагая подробнейшими сведениями о том, как сконструировать машину для путешествий по времени, сами этого знания никак не использовали? Почему батальон за эти два года так и не натолкнулся на следы таких путешествий? Слишком малое пространство изучено или разгадка в чем-то другом? Да о многом хотелось бы обстоятельно порасспросить, но ведь нельзя. Одному Богу известно, какими могут оказаться последствия подобного смешения знаний. То, что поручик узнал парочку фамилий здешний офицеров, ничегошеньки не изменит, а вот более глубокие знания…

— Слышите?

Капитан сел, выпрямившись, прислушался, пожал плечами:

— Ничего, кажется… Или треск… Ходит кто-то внизу?

Поручик напряг слух — и ему показалось, что странный треск лишь усиливается. И вдруг что-то с невероятным звоном лопнуло там, внизу.

Теперь уже никаких сомнений не осталось, и они кинулись к двери. Выскочив на лестничную площадку, невольно отпрянули в номер. Весь первый этаж был буквально залит ослепительным ало-золотистым пламенем — от пола до потолка и от входной двери до задней стены. Казалось, сам воздух превратился в огонь, с треском пожиравший мебель, портьеры, оконные рамы. Снова лопнуло что-то со звоном, и еще, и еще, чередой — ага, это в распивочной рвутся бутылки, значит, там тоже горит.

Весь первый этаж утонул в ревущем пламени — оно метнулось к подножию лестницы, жаркие языки, жуткие и прекрасные, лизнули мгновенно занявшийся ковер, рванулись вверх, пожирая лестничные перила с нереальной быстротой.

Захлопнув дверь и зачем-то, чисто машинально, задвинув щеколду — словно опасался вторжения вполне материального врага — капитан выдохнул:

— В окно? Они же все там, внизу, сгорят.

— Поздно, — спокойно сказал поручик. — Не прорвемся.

За окнами, узкими и высокими, взвилось пламя — буйное, сплошной стеной заслонившее проемы колышущейся стеной. Это никак не походило на обычный пожар — очень уж буйным оказался огонь, очень уж быстро распространялся. В узенькую щель под дверью стал просачиваться черный дымок, за ним, словно бы робко, проникли первые язычки огня, плоские, как бумага, этакие змеиные языки, мерзко подрагивающие.

Оконные стекла вдруг лопнули, в комнату хлынул раскаленный воздух, повалил дым. Дела оборачивались вовсе уж скверно. Капитан поднял руку, но знак подать не успел: посреди гостиной зажегся прямоугольник бледно-зеленого сияния, стал густо-изумрудным, подернулся зеленым туманом, пронизанным искорками.

Едва проем открылся, они забросили туда чемоданы и запрыгнули сами, кашляя, чихая и потирая глаза. «Дверь» тут же закрылась, но в коридор успело проникнуть облачко дыма и гари, неспешно таявшее под потолком.

Посторонившийся при их прыжке генерал сказал удовлетворенно:

— По-моему, господа офицеры, вас так и не разоблачили. Посчитали то ли шантажистами, то ли иностранными шпионами, которых на всякий случай нужно обезвредить, чтобы не болтались рядом с башней и не выведывали. Какая-то крайне эффективная горючая смесь, и не более того… Неплохо. Пойдемте, не будем терять времени. Штаб уже разрабатывает десантную операцию.

— А петербургское начальство… — начал было Баташов, но спохватился, помрачнел: — Ах да, конечно…

— Вот именно, — сказал генерал. — Я теперь — главный воинский начальник… что меня нисколечко не радует. Но принимать решения в сложившейся обстановке, думаю, имею право.

Глядя в его безукоризненно прямую спину кадрового военного, Савельев с некоторой гордостью подумал, что успел тут кое-что сделать полезное: без сомнения, не окажись он возле броневика, генерал с начальником штаба, а также и все прочие, полегли бы под пулеметной очередью… «Господи, Боже ты мой, — подумал он смятенно, — я ведь натуральнейшим образом изменяю Время. Пусть и неправильное, требующее исправления, и все равно жутковато, два месяца в голову вдалбливали, что самое страшное прегрешение для путешественника — изменить Время. Не по себе…»

Они спустились в вестибюль, вышли в дверь, предупредительно распахнутую дюжим унтером с автоматом на груди. На нешироких коротких улочках батальона уже поубавилось военных — но усиленные караулы виднелись повсюду, да и броневики кое-где торчали, пусть и не в прежнем количестве.