Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

Глаза Игрейны вспыхнули, и ей пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы обуздать закипающий в ней гнев. «Королева чего? Этого жалкого замка, открытого всем ветрам, этих трусов и беглецов, не осмелившихся противостоять Утеру?»

– Я повиновалась вам, святой отец, – произнесла она немного более резко, чем хотела, – когда вы велели мне выйти замуж за Горлуа. Если бы я отказалась, меня бы сейчас здесь не было!

– Если бы ты отказалась, ты бы умерла, Игрейна, – прошептал аббат.

– Что ж, иногда мне кажется, что так было бы лучше для меня!

Она резко отвернулась, чтобы аббат не заметил ее выступивших от гнева слез и дрожащих губ. Один Бог знает, как часто она думала о смерти, о небытии, которое прервало бы ее позорное существование. Но сегодня она в глубине души чувствовала, что лжет. Теперь у нее была Моргауза, и это была причина, чтобы жить, побеждающая ее стыд и отчаяние.

– Илльтуд, почему вы это сделали? – прошептала она. – Почему уговаривали меня выйти замуж за него?

Аббат вздрогнул, придя в замешательство от ее прямого вопроса, но решил ответить столь же откровенно.

– Потому что я обманывался.

Игрейна продолжала стоять к нему спиной, слегка покачивая колыбельку Моргаузы.

– Я обманывался, и сир Горлуа меня обманул. Я поддался тщеславию, и Господь наказал меня. Я думал, что смогу обратить Горлуа в истинную веру, открыть ему Божью любовь, но я просчитался. Он всего лишь воспользовался мной.

Илльтуд вспомнил о поспешной свадьбе и снова увидел ускользающий взгляд епископа Бедвина, которого угнетала фальшь венчальной церемонии. Но теперь Бедвин был мертв… Нет, искать убежища в могиле бессмысленно… Особенно для Игрейны.

– Бог отвернулся от нас, потому что мы оскорбили его, – сказал он. – Эта фальшивая свадьба, фальшивое обращение в христианскую веру, фальшивый король… Но никто не сможет обмануть Господа. Он все видит и все знает, и проницает сердце человеческое сквозь притворство и ложь…

Игрейна невольно обернулась к аббату, чей голос теперь звучал во всю мощь.

– Но ничего так и не изменилось, Игрейна! Этой стране по-прежнему нужен король!

– Проклятье! Я – король!

Голос Горлуа, резкий и хриплый, заставил обоих вздрогнуть. Закутанный в плащ, блестевший от растаявшего снега, сверкая единственным, налитым кровью глазом, он машинально протянул руку к поясу, но, вспомнив, что безоружен, схватил тяжелый табурет, бросился к аббату и, прежде чем тот успел сделать малейший жест, изо всех сил ударил его в лицо. Илльтуд рухнул к ногам Игрейны.

Горлуа снова занес табурет, чтобы ударить, но Игрейна так резко бросилась к нему, что Моргауза у нее на руках закричала.

– Если ты его убьешь, ты сгоришь в аду! – закричала она.

Горлуа с неприкрытой ненавистью посмотрел на обеих – Игрейну и ее дочь, эту бесполезную девчонку, которая никогда не станет править. Почему королева не родила ему сына, чтобы весь его род прочно укрепился на троне Логра!

– В аду, говоришь?

Он презрительно фыркнул, но опустил руку и швырнул табурет на пол. Затем подошел к ней вплотную, и она почувствовала, что от него разит вином. Резким движением он набросил свой плащ на них обоих и, лихорадочно прижимаясь губами к щеке Игрейны, прошептал:

– В аду будут гореть только те, кто в него верит. А я не верю ни во что, кроме себя!

– Но недостаточно, чтобы противостоять Утеру!

Лицо Горлуа побледнело так сильно, что стало одного цвета с его волосами и бородой. Презрительная усмешка мало-помалу сменилась отвратительной гримасой. Потом он резко отстранился и направился к двери, но, когда Игрейна уже облегченно вздохнула, вдруг повернулся, выхватил Моргаузу у нее из рук и с невероятной жестокостью швырнул на пол, словно узел с тряпьем. Игрейна закричала, как раненый зверь, и бросилась к ребенку, который корчился на полу и вопил во все горло, ударившись о камень. Но Горлуа крепко обхватил ее, и, не обращая внимания на ее удары и крики, опрокинул на кровать, в то время как кормилица в ужасе выбежала из комнаты. Игрейна попыталась подняться, но он со всего размаха влепил ей пощечину. Затем сорвал кожаный пояс и принялся хлестать ее, а когда она попыталась ударить его ногой, обрушил на нее кулаки и продолжал избивать до тех пор, пока она не почувствовала, что теряет сознание. Во рту у нее был привкус крови, и она задыхалась под тяжестью тела Горлуа, навалившегося на нее, грузного, словно дохлый осел. Его борода исцарапала ей щеки, а когда он овладел ею, ей показалось, что в нее вогнали раскаленный железный прут. Но надо всем этим стоял плач Моргаузы, и она прекратила сопротивляться, в отчаянии цепляясь за одну-единственную мысль: если девочка плачет, она жива…

Когда Горлуа поднялся, он еще раз взглянул на нее, лежавшую полуобнаженной на смятой постели, с залитым слезами лицом, покрытым синяками – и все же прекрасную, несмотря ни на что, такую хрупкую и нежную в своем разорванном платье, которое раскинулось вокруг нее ореолом… Если бы только она могла любить его… Но нет, конечно же, нет – он был стар, еще более стар, чем Пеллегун, и уж, во всяком случае, гораздо более уродлив – со своим шрамом и пустой глазницей, поседевшими волосами и морщинами… Морщины – шрамы жизни, и лицо Горлуа носило следы стольких лет борьбы и ненависти, что они превратили его в жестокую, презрительно нахмуренную маску, которую ничто, казалось, не могло заставить разгладиться. Регент снова завернулся в меховой плащ и, в последний раз взглянув на судорожно вздрагивающую Игрейну, направился к дверям. Проходя мимо Илльтуда, он в ярости плюнул на него – аббат с трудом пытался подняться, на лбу у него багровел широкий рубец.

Игрейна чувствовала, как между ее бедер струится кровь. Она так и не смогла встать на ноги и ползком добралась до Моргаузы, нагая и дрожащая, вся покрытая синяками. Она осторожно взяла дочь на руки и, всхлипывая, прижала к груди, стараясь закрыть со всех сторон.

По крайней мере, Моргауза жива.

Стена куртины была покрыта инеем, и от этого темные камни в бледном свете луны поблескивали, словно серебро. Весь день стоял ледяной холод, еще усиливавшийся от сырого морского ветра, который поднимал снежные вихри и пригоршнями швырял их в лицо. С наступлением ночи похолодало еще сильнее. На дорогах выросли сугробы, прибрежные скалы покрылись изморозью от снега и морских брызг, а лужицы воды, оставшиеся на песке после отлива, покрылись коркой льда.

Туманная аура, окутавшая высокую надменную громаду крепости, придавала ей вид спящего дракона. Прижавшись спиной к стене, Лилиан всматривался в головокружительную высоту нависавших каменных пиков, таких высоких и темных, что даже его эльфийские глаза с трудом различали границу между ними и небом. Другие эльфы, стоя рядом с ним, обменивались беспокойными взглядами.