Проклятие тролля (ЛП) - Хамм Эмма

Но не ценил. Доннаха хотел нормальную жизнь. Копать в шахтах с семьей. А он был похищен и проклят Королевой троллей.

Воспоминание о проклятии обжигало разум, всегда пыталось отвлечь его. Он бродил по лесу, где не должен был, когда Королева троллей и ее свита увидели его.

Дворфы знали, что тролли были близко. Все остальные спрятались, но Доннаха считал себя храбрым. Принцесса троллей заметила его и решила, что хотела его. Что он будет только ее. И Королева троллей предложила ему выбор.

Немедленно жениться на ее дочери или быть проклятым медведем, пока не сдастся.

Он не хотел жениться на ее дочери. Он не хотел быть проклятым из-за того, что ее это забавляло. Он хотел домой. Под землю, где дворфам не было дела до блестящих вещиц. Им было дело только друг до друга и их семей.

Качая большой головой, он пошел по ледяным ступеням. Ногам людей было бы тут сложно. Лестница была красивой, но слишком скользкой для ног в сапогах. Даже Доннахе с когтями, впивающимися в лед, было сложно добраться до дверей.

Или ему просто хотелось замедлиться немного. Он не спешил возвращаться в холодный замок с пустыми коридорами. Ветер свистел в замке ночью, и казалось, что само здание кричало.

Двойные двери с вырезанными охотниками и их добычей открылись от его приближения. Королева троллей серьезно подошла к проклятию и его новому дому. Все в нем было зачаровано и двигалось само. Замок часто делал, что он хотел, без просьбы.

Жаль, не мог снять проклятие.

Он зарычал на двери, проходя в замок. Первые несколько раз, когда они сами открылись, он впал в ярость и сломал их. На следующий день они были такими же, как раньше. Ни трещины, ни следа на резьбе. Словно его гнева и не было.

Доннаха отчаянно хотел изменить хоть что-то в этом месте. Но оно не менялось. Сколько бы раз он ни впивался когтями в ледяные полы, следы пропадали на следующий день. Словно он не существовал.

Может, так и было. Никто не слышал призраков, шепчущих в его легких, старые голоса и песни его народа, которые он не мог петь, заточенный в тело зверя.

Его воспоминания были единственным утешением. Старые временя, когда он собирался с братьями и сестрами и пел старые песни в пещерах, где их голоса поднимались до потолка и отражались от камня.

Он еще слышал их, если прислушивался. Он слышал их голоса, звучащие как ангелы, и эмоции охватывали его, когда они пели о предках, копавших землю и искавших легендарные сокровища.

— Ты вернулся, — голос донесся до него по голубым коридорам, вызывая дрожь. — Ты поздно.

Он не хотел отвечать. Боги, он все отдал бы, если бы мог просто вернуться в свою комнату с грудой шкур и скрыться от того, что он должен был сделать.

Но не мог. Проклятие не давало.

Доннаха пошел по коридорам, избегая сугробов, направляясь к одной комнате, которую ненавидел больше всего. В дальней западной части замка для него открылась дверь.

Только эта дверь не была изо льда. Остальные не скрывали, что было в комнатах, линии трепетали за ними, не давали понять, кто прятался в замке, но показывали, что что-то двигалось, когда он проходил. Но ничего не двигалось.

Эта дверь была из черного камня. Обсидиан отражал его, пока он приближался. Дверь тихо открылась.

Он знал, что это значило, почему голос звал его. Королева хотела знать, преуспел ли он. Гневно скалясь с поражением, он прошел в темную комнату.

Там было только зеркало. Высотой с трех мужчин, оно впечатляло. Резная рама была из черного камня. Завитки на ней сделали самые талантливые дворфы.

Она считала, что забавно посещать его в том, что создали его предки.

Поверхность гладкого зеркала кружилась от магии, гадкий зеленый свет полился оттуда, пока оно не стало напоминать окно. Он не хотел смотреть. Не хотел видеть существо, ожидающее его.

Доннаха помнил ее внешность, словно видел ее только вчера. Ему не нужно было снова ее видеть. Проклятие сжало его горло, заставляя посмотреть в зеркало.

Королева троллей стояла перед ним. Ее кожа была гадкой сине-серой, как камни, которые он разбивал, когда только учился использовать кирку. Ее глаза были слишком большими для ее лица, были полностью черными. Ее плоский нос придавал ей облик животного. Ее огромный рот изогнулся в улыбке, открывая острые зубы. Ее уши были прижаты к черепу, были слишком высоко, а волосы, похожие на прутья, были строго убраны с лица.

Он хотел бы сказать, что его тело было хоть немного лучше, но нет. Она выглядела как смесь призрака и банши. Слишком худая, но все еще живая.

На ней было просто белое платье. Оно свисало с нее так, словно кто-то забыл накидку на вешалке, и ткань ужасно постарела. Хотя она не переживала из-за вида. Королева троллей переживала только за свою дочь, что была еще страшнее нее.

Ее улыбка стала шире, пока она смотрела на его отвращение.

— Ты не рад меня видеть, дворф-аристократ? Я оскорблена.

— Хорошо. Я бы не хотел, чтобы ты хоть на миг подумала, что я рад тебе.

— О, маленький дворф. Ты на меня злишься.

— Конечно, я злюсь. Это постоянное состояние, — прорычал Доннаха в ответ.

Она уже это знала, но любила тыкать его. Тыкать медведя. Она хотела видеть его злость, хотела знать, что он страдал в жизни, которую она создала для него. В этой темнице изо льда и камня.

Если бы Доннаха мог ее убить, он убил бы. Но Королева троллей была умной, чего он не мог сказать о ее дочери. Та была тупой и медленной, но мать знала, как сплести проклятие. Она не давала им сблизиться так, чтобы он мог прикоснуться. Их всегда разделяло стекло.

Он гневно оскалился.

— Чего ты хочешь?

— Ты встретился с воительницами?

— Да. Ты уже это знаешь, королева.

Она коснулась своих волос. Соломенные пряди двигались от ее прикосновения. Она поправила одну. Пряди были такими сухими, что шуршали от ее прикосновения.

— Они злились на тебя? Угрожали убить так, как я думала?

— Если я умру, проклятие будет снято.

— Я не дам тебе умереть. У меня на тебя большие планы, Доннаха. Ты это знаешь. И? Они тебе угрожали?

Он впился когтями в лед.

— Таким был твой план? Ты хочешь как-то покончить с ними? Напасть на них?

— Меня не интересуют смертные женщины.

— Тогда зачем просить привести сюда одну из них?

Она посмотрела на свои ногти, держала их перед собой, словно любовалась кривыми краями.

— Я не просила вести сюда смертную женщину. Я просила привести ту, чьи волосы как солнце, чей гнев соперничает с солнцем. Воительницу, что лучше их всех в лагере.

— Все они — смертные женщины.

— Кроме одной, — Королева троллей рассмеялась. — Ты ведь ее уже видел? Вряд ли такую милашку можно было упустить.

Она говорила о женщине, срезавшей голову соломенной куклы? Он не мог представить, что она хотела от такой женщины. Та воительница была бы смертной. Он понял бы, если бы она была дворфом, и она была слишком высокой.

Он застыл, поняв, на что она намекает.

— Ты послала меня просить, чтобы сюда пришла Благая фейри.

Смех вырвался из Королевы троллей, был почти милым, если бы он не знал, что это значит.

— Конечно! Разве это не забавно?

О, боги. Он не мог дышать. Его легкие сдавило от ужаса от того, что она заставила его сделать, и его сердце стало биться так быстро, что он думал, что оно вырвется из его груди. Благая фейри? Она заставила его попросить за Благую фейри?

Он знал, что это значило. Фейри не были добрыми, особенно из королевского рода. Они не дадут такому пройти не замечено. Они будут охотиться на него. Уничтожат все, его семью и род. Доннаха будет стерт из этого мира так, что никто и не вспомнит его имя.

Он посмотрел с ужасом на зеркало и выдавил:

— Что ты наделала?

— Я сделала так, что ты не сможешь отказаться от моей дочери. Только тролли теперь могут тебя спасти, дворф. Ты примешь поражение и будешь жить с нами. Иначе фейри будут охотиться на тебя.

— Ты вычеркнула мою жизнь из дворов, — прорычал он.