Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ) - Далин Макс Андреевич

Валор чуть поклонился — и взял куклу так, будто она уже была живая и ей надо было поудобнее лечь на его руках.

— А почему в часовню, леди Карла? — спросил Лейф довольно неуверенным тоном.

— Ну… — я пожала плечами. — Не знаю. По-моему, в храме как-то нехорошо рисовать на полу. И потом, там же пол-то мозаичный, там роза ветров перед алтарём, а выстраивать звезду поверх любого рисунка — дело рискованное. Лучше в часовне, там пол гладкий.

— Но ведь в часовне или в храме — всё равно обряд… того… как его… — замялся Лейф.

— Нет, — отрезала я. — С адом я уже договорилась. Ваше дело — обратиться к Высшим силам. Я хочу… в общем, я намерена просить помощи. У Неба.

Лейф больше не спорил, только покачивал головой, как будто всё никак не мог успокоиться. И мы пришли в часовню вчетвером: я, Лейф, Валор и Виллемина.

В часовне было совсем темно, только громадная луна светила в стрельчатые окна, как небесный фонарь. Лейф принялся зажигать свечи. Я взяла свечной огарок — и принялась рисовать храмовым воском звезду с двумя Узлами, а потом третий — вокруг.

Тяпка, которая проскользнула в часовню за нами, тихонько легла в тени и наблюдала, поблескивала из темноты глазами, в которых отражались свечи.

А Валор с куклой и Вильма стояли рядом и смотрели — зато я решила не смотреть на них, пока не закончу. Я изо всех сил старалась ничего не перепутать.

Странно так в часовне было… чувствовала я себя странно.

От полной луны, свечей и моей решимости Дар должен бы был полыхнуть стеной, но не полыхнул, а наполнил меня равномерно — не как пламя, а как свет. Такой прозрачный жар — мне казалось, что я его даже вижу: кончики пальцев у меня просвечивали, будто я ими пыталась закрыть лампу.

И когда я замкнула третий Узел, линии тоже засветились — непривычно, тем тёплым неярким светом, каким светится воск зажжённой свечи возле самого пламени.

— Что мне теперь делать, леди Карла? — спросил Лейф, вставив в подсвечник на алтаре последнюю свечу.

— Молитесь о милости Божьей для души Виллемины, — сказала я и повернулась к Вильме и Валору. — К вам это тоже относится, кстати. Хоть про себя, хоть вслух — молитесь тоже.

— Карла, милая, что ты задумала? — удивилась Вильма. — Разве так можно?

— Это с самого начала слегка безумно, — кивнул Валор. — Мы ведь знаем, деточка, что никакого третьего Узла нет. Просто не существует такого обряда. Что же ад продал тебе?

— Ад знает, — хмыкнула я. — И я знаю. И Господь знает.

Дар так сиял сквозь меня, что я сама себе казалась ламповым стеклом вокруг него.

Лейф запел — и я с ним.

Получилось неожиданно хорошо. Мы как-то сразу попали в такт — и я слышала, как тихонько подпевает Вильма. Я пела и смотрела, как ведёт себя моя звёздочка с Узлами на полу часовни, погаснет ли она от Святого Слова, — но она потихоньку разгоралась, как огонь костра.

Когда Лейф закончил, свет от моего чертежа уже освещал и алтарь, и фигуру Валора с куклой. Вильма проявилась в этом свете, такая же лунная и серебряная, как мёртвые морячки, — и Лейф тихонько ахнул. Я поняла, что и он её тоже видит.

Я секундочку колебалась, думая, можно ли капать кровью на пол, — но Дар подсказал, что надо, и я разрезала клешню между бинтами.

— Первый Узел связывает душу с искусственным телом через меня, — сказала я, капая кровью в центр чертежа. — Кровью, плотью и волей. Второй Узел закрепляет первый — и даёт душе ту же власть над искусственным телом, какая была над живым. А третьим Узлом я привязываю душу к искусственному телу через мир Божий, как силы природы привязывают её в момент зачатия — во имя Путеводной Звезды и Благих Вод, и ад не имеет власти помешать, ему заплачено. Мне необходимо, я желаю.

Валор хотел положить куклу в центр звёздочки, но я мотнула головой и толкнула его так, чтобы он сделал шаг, вошёл туда вместе с куклой сам. Он как-то охнул или всхлипнул — но сделал этот шаг — и на миг сноп света, золотистого тёплого света, хлынул на них с Вильмой откуда-то из-под купола, как водопад.

И тут же всё кончилось. Вообще всё.

Пропало это тёплое свечение, моя звёздочка погасла, свечи показались совсем тусклыми, в часовне сразу стало намного темнее. И в этом сумраке я услышала голос Виллемины, совершенно живой, знакомый, её привычный голос:

— Дорогой мессир Валор, будьте добры, позвольте мне встать. Мне очень неловко, что вы до сих пор держите меня.

А за мной что-то зашелестело и стукнуло.

Ага. Лейф в обморок грохнулся, подумала я, но тут же, сама едва держась на грани сна и яви, поняла: не в обморок.

Просто заснул. Как некроманты после обряда.

Что ж это мы такое вместе с святошами делаем-то теперь? — успела подумать я, и сон наступил, как мистический золотистый свет.

Я проснулась от солнечного света, — солнечный луч в глаз попал — открыла глаза и увидела, как перед зеркалом в спальне крутится Виллемина.

Это так меня потрясло, что несколько секунд я просто смотрела во все глаза.

Вильма любовалась собой, как девочка.

На ней были рубашка, нижняя юбка и кринолин — и Вильма приподнимала его так и сяк, будто прикидывала, как будет выглядеть на нём какой-нибудь особенно модный чехол. Волосы Вильмы, мило взлохмаченные, рассыпались по плечам.

Тяпка крутилась у неё под ногами — как всегда, со всех сторон сразу.

И я смотрела и думала: весь ужас мне приснился. Приснился.

А Вильма почувствовала мой взгляд и обернулась.

Взглянула на меня громадными кукольными глазами из-под мохнатых ресниц. Стеклянные глаза, подумала я, но взгляд показался мне вовсе не кукольным. Серые глаза Вильмы. Весёлый взгляд Вильмы.

— Ты проснулась, дорогая, — сказала Вильма весело.

И я увидела, как двигается замечательно сделанный, но всё-таки заметный шарнир, держащий нижнюю челюсть.

— Вильма… — пробормотала я. У меня голос пропал и навернулись слёзы.

— Аф! — звонко выдала Тяпка.

И Вильма, крутанув каркас кринолина, села рядом, так изящно, будто всё с ней было в порядке. Протянула ко мне руку — и я потащила её за руку, притянула к себе и обняла.

Куклу. Вильму. Куклу.

Тёплую.

Прижала к губам её ладонь — тёплую, а металл шарниров показался мне холодом от перстней. Вильма. Вильма.

Она меня обнимала, Тяпка подлезала носом под наши руки, меня колотило, я сначала ревела, потом начала рыдать, цеплялась за свою королеву, как утопающий за соломинку, слушала, как она меня уговаривает: «Всё уже прошло, Карла, дорогая, храбрая, чудесная, замечательная…», — и мне ужасно много времени понадобилось, чтобы успокоиться.

На удивление.

Я, кажется, такого не ожидала. Я смогла разговаривать, только когда прошла эта дурацкая слабость, которая поздновато проявилась, — ну вот какой смысл реветь сейчас? Всё уже, всё.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, прижимая её к себе.

Тяпка всунулась между нами, как всегда. Будто ничего особенного и не произошло.

— Очень интересно, — сказала Вильма. — Я думала, будет иначе. Я же ориентировалась на слова мессира Валора… а твой странный обряд, подкреплённый молитвами, видимо, изменил условия.

— Хуже? — спросила я тут же.

— Иначе, сестричка, — сказала Вильма с нежнейшей улыбкой в голосе, а лица её я не видела. — Двигаться очень легко, как в детстве или во сне. Я кажусь себе очень сильной.

— Ты тёплая, — сказала я, пытаясь уложить это в голове. — Валор был холодный, да и фарфоровые морячки — тоже.

— Я так себя и ощущаю, — кивнула Вильма. — Тёплой. Мне кажется, моё зрение стало чуть острее… но это не точно. Я слышу, как всегда, мои пальцы так же чувствительны, как и прежде. Прошла постоянная ноющая боль в запястье, после того, как Эгмонд два раза вывихнул мне его. И я думала, что теперь не буду чувствовать боли. Но на радостях ушибла колено, — и рассмеялась.

Я её чуть-чуть отстранила, чтобы посмотреть.

Смех оживил кукольное лицо так, что я поверила в него. Вильма не могла улыбаться, но тёплый свет из глаз обозначал улыбку очень определённо. Как у живой.