Евгений Щепетнов - Звереныш (СИ)

Если бы Щенок мог убивать взглядом! Если бы мог… Трупы, трупы и трупы — вот во что превратился бы этот корабль! И тогда можно умереть. Цель достигнута, а раз она достигнута — зачем жить?

— Он что, ненормальный? — мастер показал на Щенка, и сотник улыбнулся уголками рта:

— Может быть. Ребята говорят — это настоящий звереныш. Они прозвали его Щенком. Его боятся все «овцы», опасаются даже надсмотрщики. Говорят — от него мороз по коже. Как посмотрит…кажется, сейчас вцепится, перекусит жилу…лекарь не успеет — истечешь кровью. Вчера овцы хотели его задушить, так он нескольких порвал, перекусал — еле оторвали. Если не сдохнет на обучении — у него большое будущее. Он стоит хороших денег. Это будет настоящий Пес, Корпус отсыплет нам звонких монет.

— Ты думаешь? — мастер с сомнением осмотрел заморыша, напряженно оглядывающегося по сторонам — По его лицу не видно, чтобы парень был особо разумным. По — моему он просто спятил. Я уже сталкивался с подобным сумасшествием — люди превращаются в диких зверей, теряют способность обучаться. Они неконтролируемы, а это не просто минус к цене, это ноль. Пустота. Смерть. Таких легче убить. Затраты на их обучение слишком велики, несравнимы со стоимостью этого жалкого тела. Я склоняюсь к тому, чтобы уничтожить этот бесполезный балласт. Не он первый, не он последний. Что ждать от овцы, которая не боится погонщика? Посмотри — он ведь не боится! Вернее — боится, но не так, понимаешь?

— Честно сказать, не понимаю, мастер. Объяснишь? — сотник почтительно склонился к низкорослому рабовладельцу и замер, в ожидании.

Он очень уважал и побаивался этого, с первого взгляда смешного, несуразного крепыша, заросшего черной шерстью по самые брови. Казалось — что кроме ума, может противопоставить силе этот коротышка? Но сотник знал, насколько силен, просто нечеловечески силен мастер Джубокс. А еще — мастер великолепно владел любыми видами оружия и мог победить практически любого из их экспедиционной команды, да не одного.

И мастер никогда не жалел побежденных. Тот, кто заступал его дорогу, должен был умереть.

И мало кто осмеливался это делать.

Джубокс, прищурившись посмотрел на Щенка, подумал, слегка покачал головой:

— Посмотри на него внимательно. То, что он спятил — это временно. Скорее всего — временно. Внешне это обычный подросток, он боится, оглядывается, ожидая подвоха. Но при всем этом смотрит, будто запоминает. Дай ему нож, и он попытается убить того, кто приблизится к нему, зайдет за черту, которую парень себе обозначил. Сравни с теми тварями, что стоят с ним рядом — они трясутся, они боятся, их бьет дрожь. Ни одной мысли о том, чтобы оказать сопротивление. Он — другой. Не нападает только потому, что считает — нападение не даст результата. Но стоит повернуться спиной, в ситуации, когда тварь решит, что сможет безнаказанно убить — и результат будет легко предсказуем. Это убийца с дурными мозгами.

— Ты, мастер, умеешь разглядеть в людях суть! — сотник уважительно поклонился хозяину — Мне никогда не пришло бы это в голову! Ты считаешь, что обломать его невозможно? Даже в Школе Псов?

— Думаю — невозможно. Я знаю этот взгляд. Я сам такой — Джубокс ухмыльнулся, и тут же посерьезнел — Впрочем, ты прав. Псы ищут таких головорезов. И если они не смогут его обломать — разве это наша вина? Главное — мы дали хороший материал, а уж что они из него сделали — нам‑то что до этого? Ну ладно, начинай…парни уже в нетерпении. Пусть овцы разденутся до набедренных повязок — хотя бы посмотрим, что за товар мы нашли кроме того, если получат повреждения, сразу станет заметно. Лекарь наготове? Вижу… Начали!

Щенок понимал то, что ему говорят. Говорили немного странно, но вполне разборчиво. Надсмотрщик приказал снять рубаху и штаны, мальчик беспрекословно подчинился и остался стоять, одетый лишь в набедренную повязку — грязную, засаленную.

Надсмотрщик подтолкнул его вперед, на середину круга, где уже ждал один из тех, кто вчера пытался убить. Крепкий парнишка, крупнее Щенка, почти мужчина — таких обычно не брали, убивали на месте, но эта экспедиция складывалась не особенно удачно, удалось разграбить только три не очень больших селения. Остальные, предупрежденные, успели скрыться, оставив пустые дома с дымящимися очагами.

Они стояли друг против друга — маленький, жилистый, высохший, как старый кусок дерева, выброшенный на берег волнами бурного моря, и крепкий, мускулистый юноша, плечи уже которого знали тяжелую работу с сетями и рукоять топора, подрубающего деревья. Если бы драка происходила на воле, в селении, исход был бы однозначен — вес, рост — все было за противника Щенка. Но это не воля. И это не драка. Это бой, бой насмерть! Когда нет никаких правил, когда ты должен убить, или умереть! И другого ничего не остается.

Когда парень замахнулся на Щенка, чтобы нанести удар, тот не раздумывал ни секунды. Молча, без крика и рычания, Щенок прыгнул на противника и вцепился зубами в ему в грудь. Острые белые зубы прокусили кожу, сомкнулись, рывок!

Окровавленный кусок плоти летит на палубу!

Истошный визг! Прерывистый, страшный, режущий слух визг, пробирающий до самых печенок, до самого сердца!

И тут же рык, идущий изнутри, из животного естества, от зверя, который таится в каждом из людей и лишь ждет, чтобы его выпустили наружу.

Щенок передвинулся к шее и вцепился в ключицу, глодая ее так, будто хотел вырвать кость из тела. Он не слышал, как вопили матросы, как завывали, улбюлюкали воины команды захвата — все, кто видел происходящее, отпустил врага только после того, как на него с размаху вылили три ведра забортной воды и дважды ударили по спине бичом из буйволиной кожи.

Щенок почти потерял сознание от боли, и сквозь красный туман видел, как вокруг него ходят люди, как над поверженным, потерявшим сознание противником склонился лекарь, озабоченно качавший головой.

Щека мальчишки касалась палубы, глаза были открыты и бессмысленно моргали, глядя на то, как розовый ручеек воды, смешанной с кровью подкрадывается к его голове.

И вдруг, Щенок начал смеяться. Он не смеялся с тех пор, как убили его родителей, да что там не смеялся — он вообще забыл, как можно улыбаться, радоваться жизни. И тем страшнее казался его смех — заливистый, мальчишеский, веселый, будто Щенку только что рассказали веселую шутку, от которой нельзя было не засмеяться.

Щенка подняли на ноги, сунули в руки одежду и кусок лепешки и отвели на место, в трюм. Спускаясь по лестнице и усаживаясь на свое место под люком он все еще улыбался разбитыми губами.

Больше его из трюма не вытаскивали. Поединки шли без него — мальчишки месили друг друга кулаками, боролись, плакали, рыдали под ударами бичей, но Щенка никто не беспокоил. Нельзя выпускать против человека дикого зверя — если, конечно, ты не хочешь, чтобы зверь его растерзал.