Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или Смертельная оказия

Злость стихает, но в каждом слове все еще слышится рык:

— А скажи-ка мне, оказия ты смертьнесущая, кто в случае ранения на играх будет бинтовать тебя? — в ответ раздается удивленное «Ой». Чтоб ее! — Я вернусь через три дня.

Договорим. — многозначительно пообещал он и ей, и себе.

Отключил браслет и встретил взгляд Могучего, без слов понимая — нет, через три дня его никуда не отпустят. И пока не остынет, Сумеречной ему не видать…

Так и вышло. То ли в назидание за вспышку гнева и неконтролируемый усиленный оборот, то ли в наказание за бабулю, едва не усопшую в чужом гробу, командир взвода отдал приказ отбыть на новое место учений в глубины пещер Тульрейгга. Правильнее, сказать: новых мучений, ибо участок располагался под живительными озерами природных слез на территории вечно голодных кравгов. А само задание предписывало Графитовым найти тайное убежище таргов. Можно было бы подумать, что командир взвода Ульям Нагс желает отомстить вторым за прошлые учения, но само задание — незаметно обползать смердящие пещеры явственно намекало на возмездие первым.

Что ж перебрав все подходящие варианты разведки, Графитовые разделились по двое и поползли, простукивать каждый камень, сканировать каждую расщелину. И все бы ничего, но чем дальше вглубь, тем больше шестилапой высшей нежити и как следствие плодов их жизнедеятельности. В пещерах жарко, зловоние стоит страшное, а хуже всего то, что маскировочный состав в таких условиях теряет свои свойства. Не будь с Дао-дво теневой он бы так и не заметил, в какой момент стал «видим» для плотоядных тварей.

— Нонь-няин, снати! — разобрать ее голосок сквозь шум в гудящей голове и два слоя ушей, коими она прикрывала рот и нос, ему не удалось, но интонация была понятной.

Многоликий успел влезть в широкую трещину и зависнуть над тропой меж каменных обломков. Замереть, не подавая признаков жизни. Первые минуты пряток дались ему легко и просто, последующие привели к воспоминанию с Сумеречной в главной роли, а затем и неожиданно острому уколу в области сердца. Дао-дво не вдохнул и не выдохнул, лишь внутренне сжался и почти сразу же сорвался вниз от мощного удара кравга.

Проклятье!

Будь метаморф менее занят виденьями и болью, уцепился бы за выступ, увиливая от когтей шестилапого монстра. Но нет! Падая, он схлопотал вначале по спине, затем по ребрам и голове. Благодаря увесистой оплеухе или же смраду лужи, в которую упал лицом, многоликий быстро пришел в себя. Вскочил и, проведя серию мощной атаки в стиле Могучего, он под вопль куки: «Нонь-няин, спава!», отсек твари три левые конечности и попал в сложное кольцо ее хвоста. От осознания неприятности, в которую влип, захотелось выть не меньше, чем монстру от кратковременной боли. Это худший из исходов. Будь Гер хоть самым сильным из горцев или же наиумнейшим темным искусником ему ни за что и никогда не выпутаться из хвоста кравга. Мерзость плотоядная вяжет добросовестно так, что ни продохнуть, ни пошевелиться и перевоплощения не провернуть. Обездвиженный и придушенный Гер не надеялся на лопоухую нежить, распластавшуюся под потолком, или же Тадэуша, что уполз далеко вперед, знал, они не смогут помочь, за зря погибнут.

Хладнокровно наблюдая за тем, как кравг съел свои обрубки, отрастил новые конечности, попутно убрав вмятины и раны, и потянулся к добыче, многоликий даже не поморщился, хоть и не был готов потерять еще одну жизнь. К такому не подготовишься.

Впрочем, как и к тому, что тварь, поведя носом, брезгливо сморщится и чихнет, отшвырнув многоликий провиант на десятки метров. Это был ощутимый удар: как моральный, так и физический. Именно поэтому Гер долгую минуту лежал на камнях, прислушивался к удаляющимся шагам высшей нежити, осоловело взирал на потолок пещеры и не реагировал на сбивчивый лепет теневой, напрочь забывшей про смрад.

— Хоз-зяин, хозь-зяин, ты жив?! Ответь! — тварька лапами вцепилась в отвороты куртки, потрясла его и отпустила. — С виду цел и невредим, из резерва силы не тянет, значит, не сильно и поранился. — Замолчала на мгновение, мордашку свою потерла, лоб нахмурила и как завизжит: — А если головой стукнулся?!

— О-о-о-ой, Божечки мои… Неужто его баранье упрь-рямство теперь в дибиловатый кретинизм перейдет с безостановочным слюнопусканием?! Хозь-зя-я-я-яин! — взвизгнула она пронзительно. — Не оставль-ляй мень-ня с овощем! Не оставль-ляй!

— Оставишь такую… — хрипло отозвался Дао-дво, — на том свете найдешь и кормить себя заставишь.

После удара он не успел восстановить птичью аносмию, нюх обострился, а вместе с ним и дурнота от смрада. Сморгнув навернувшиеся слезы, многоликий опять использовал способность частичного оборота и отбил себе обоняние. Как теневая терпит вонь, он не знал.

— Вернулсь-ся! Как й-я рада, как й-я рада! — нежить кинулась ему на шею. — Божечки мои! Живой, ехидный, не дибил.

— Сам вне себя от счастья, — произнес Дао-дво, не разжимая зубов. — Кравг не съел, скажи кому, не поверят.

— Пусть не верь-рят, — решительно заявила теневая, воинственно расправила уши, вздернула нос и хвост. — Главное. Ты уже и сам понял, что кравги существа чистоплотные на свое дерь…, на свои отходы не покушаются.

— Что значит уже и сам? — вопросил многоликий и болезненно скривился, высвобождая одну руку из-под себя, вторую из-под камней.

— То есть сам узнал, опытным путем. Без подсказки со стороны точь-в-точь как ты любишь, — пространно отозвалась она.

— Таррах! Нужно срочно парням сказа… — От обжигающей колкой боли в груди его опять повело. Разведчик с трудом удержался от того, чтобы вновь не растянуться на прохладных и грязных камнях.

— Дя знают они! Я еще час назад всех оповестила, и они уже далеко впереди. Все живы, здоровы, но логово таргов не нашли.

— Не понял, — метаморф младшей ветви рода Дао-дво произнес это между приступами боли, поймав нежить в кулак и крепко сжав ее, — а ну повтори.

Осознание только что ляпнутого пришло к теневой не сразу, вначале она решилась относительно дибиловатости уточнить:

— Все-таки крепко головой стукнулсь-ся, дя?

— Дя! — рыкнул он. — Удавлю мерзавку, если не объяснишь все по порядку.

— Какому порь-рядку? — пролепетала тварюшка, делая большие глаза.

— Кука!

— Симпать-тяшка! — обиженно напомнила она о полюбившемся прозвище и, безрезультатно дернувшись пару раз, засопела: — И чего ты на мень-ня рычишь? Й-я же все сделала, как ты велел!

— Что именно? — грозно уточнил Гер. Уж с этой мелочи станется заговорить и от темы увести.

— Ни разу не вспомнила ни прямо, ни косвенно о На… твоей подопечной. И про тетрадь ее навеки забыла, и про записи в ней… — и, передернув ушами, свернула их в трубочки, прежде чем заявить: — А, что до парней, они не виноваты в том, что капитан Графитовых упертый как ба…