Сергей Чехин - Эльфовладелец

Рабыня тихо стонет. Она в бреду и, скорее всего, уже ничего не чувствует. Врач орудует инструментом с фантастической ловкостью. На всю операцию уходят считанные секунды. Затем эльф пропитывает бинты резко пахнущей смесью и перевязывает раны. Остаток выливает в рот соплеменнице.

— Жить будет? — спросил я, ощущая в животе неприятный холодок.

— Два из трех, что да, — сухо ответил доктор, вытирая скальпель. — Сильное заражение крови, однако для эльфа оно не смертельно. Декокт сделает свое дело. А истощение — это дело времени и правильного питания.

— А глаз?

— Только вставной. Ну или повязка, если не хотите тратиться.

— Хочу, — устало буркнул я. — Ромэль — дуй в город и купи самый лучший протез. Заодно забеги в банк и возьми выписку со счета. Или где я там храню деньги…

Дворецкий кивнул и выскочил в коридор. Доктор многозначительно посмотрел на дверь. Ладно, не буду мешать. Прикрыл ржавую развалюху за собой, и едва не сбил с ног Триэль. Рыженькая до сих пор стояла здесь. Интересно, зачем?

— Что такое? — спросил я.

Девушку мелко трясло. Она сильно рисковала, оставив работу. А вдруг хозяин решит наказать за разгильдяйство? Наказывать он умеет, это наверняка все знают. Искренне надеюсь, что он сдох, а не переселился в чужое тело, пока свое занято.

— С — спасибо, господин.

Я приподнял брови.

— За то, что пощадили мою сестру.

Словами не передать, как мне было тошно в тот момент. Хотелось закричать, заплакать, упасть на колени и просить прощения, а потом бежать без оглядки прочь из этого ада. Но я не мог себе позволить слабость. Как бы жутко это не звучало, но теперь я последняя надежда для ушастых рабов.

— Такого больше не будет, Триэль, — вздохнув, ответил я и пошел в холл, чувствуя спиной удивленный взгляд.

Рыженькая не понимала, что происходит. А я не спешил объяснять. Хотя так и подмывало собрать всех и заорать: свобода, равенство, братство! Долой рабовладельческий строй! Вива ла революсьйон! Но нельзя. Пока нельзя.

Надо выпить, иначе башкой тронусь. Добрался до трапезной, развалился на диване и позвал девчонку с кухни. Пришла брюнетка с перевязанными руками. Как там ее — Лунэль, точно!

— Чего изволите, хозяин?

— Выпить.

— Есть забродившее молоко, пайва и самогон.

Молоко я недолюбливаю в любом виде, самогон на дух не переношу. Пришлось пробовать пайву. На вкус этот кремовый пенистый напиток напоминал смесь крепленого пива и шампанского. Сперва непривычно, но после третьего глотка вполне себе неплохо идет. А главное — сразу же дает по шарам.

— Как руки? — спросил я, когда Лунэль собралась уходить.

— Хорошо, спасибо.

— Выпьешь со мной?

— Прошу прощения, очень много дел на кухне, — виновато пробурчала девушка, втянув голову в плечи.

— Ясно. Сделай доброе дело — позови Триэль. Если и у нее много дел — скажи, что все они отменяются.

Не успел я поднести бокал ко рту, как в трапезную заявилась рыженькая. Я похлопал по дивану ладонью. Эльфийка правильно расценила жест и уселась рядом со мной, сложив руки на коленях.

— Выпьешь?

— Если вы разрешите…

— Разрешаю.

Я отдал ей бокал, а сам отхлебнул прямо из графина. Алкоголь медленно, но верно развязывал мне язык, но останавливаться не было никакого желания.

— Каково это — спать с человеком, доведшим до такого родную сестру?

— У нас нет выбора, — мрачно произнесла Триэль.

— Разве? А я где‑то слышал, что выбор есть всегда.

— Если мы не будем подчиняться, солдаты убьют наших родителей. В рабство не берут сирот.

Я кивнул и поджал губы. В голове гудело, в глазах двоилось. Вот он — рецепт идеального послушания. Возьми заложников. Меня занесло бог знает куда, но здесь работают те же принципы.

— А я бы вот… на твоем месте… взял бы нож и…, — я сделал жест, будто насаживал на перо гнилого жирного рабовладельца.

— Это ничего не решит, хозяин. Один умрет, тысячи останутся.

Интересно, каково говорить по душам с пьяным садюгой? Что Триэль чувствует сейчас? Осталась ли в ее душе ненависть, или же она со всем смирилась?

— Но мы верим, что однажды все изменится. Пройдут года, а быть может и века, но эльфы будут свободны. И жить в мире с людьми, как раньше. С утра мне кажется, что изменения уже начались. Ох, простите, я напилась и стала нести всякую ерунду.

— Это нормально. Если держать все в себе, можно сойти с ума.

Триэль замолчала, нянча в ладонях бокал. Эх, как же не хватает огонька в камине. Ладно, обойдусь как‑нибудь. К тому же жарко еще.

— Не приходи сегодня на ночь, — буркнул я, допив пайву.

— Я… вас не устраиваю? — голос девушки дрогнул.

— Устраиваешь. Просто хочется побыть одному какое‑то время.

— Понимаю. Но если что — только позовите.

— Хорошо. Не бери в голову, лады? Ты хорошая девушка и нравишься мне. Просто старый хозяин подыхает и медленно едет крышей.

— С чего вы решили, что я хорошая? — Триэль невесело усмехнулась и тут же хлопнула по губам ладошкой. — Простите.

— Не знаю. Кажется так. А что, я неправ?

— В рабство отдают только худших детей. Я самая низкорослая в семье, совершенно не умею петь и у меня курносый нос — как у человека.

Я улыбнулся.

— Мне нравятся курносые. Это мило. А судить по внешности — большая глупость. Так, доведи‑ка меня до комнаты, что‑то ноги не слушаются…

Я завалился на кровать в одежде и проспал как убитый до рассвета. Утром меня разбудил охранник и сообщил:

— Хозяин, к вам с визитом господин Калас.

— Кто? — я решил прикинуться глухим спросонья.

— Ваш сосед. Велел передать, что желает сыграть в «самого крепкого эльфа».

Переодеваться не стал, так и спустился в мятом камзоле. А что? Я больной — мне можно.

На ходу велел вынести на улицу пару стульев, столик и приготовить чаю.

Выхожу на крыльцо — рядом стоит открытый паланкин, его держат десять обнаженных эльфиек. Все в ржавых ошейниках и скованы между собой цепями. Тощие и грязные, с выпирающими ребрами. Выглядят немногим лучше снятой со столба рабыни.

В паланкине, закинув ногу на ногу, восседает пожилой мужчина. Седые волосы коротко подстрижены, бородка клинышком. На маленьком сморщенном лице огромный нос — картошка.

Мужчина одет во все белое: пиджак, брюки с клешем, рубаха и жилетка. Только сапоги с загнутыми носками коричневые. На макушке широкополая шляпа с пером — почти такая же, как у меня в комоде.

Старик докурил сигару, бросил окурок на голову своей рабыне и велел опустить паланкин. Голос у гостя был скрипучий и тявкающий, неприятный. Едва носилки коснулись земли, Калас как пружина прыгнул мне навстречу и заключил в объятия.