Артём Каменистый - Это наш дом

  - Смотри - там, на спуске, обувь рвется влет. Если останется без "колес", труба будет.

  - Не должно. Боты у него немногим хуже твоих. День точно протянут, а там, может, Обуху получше станет.

  - А если Обуха боты Киру сегодня передать?

  - Не, так не пойдет - у Киркорова лапы размера на три больше. Ему можно детские ванны вместо калош носить... баскетболист наш... А чего это наши охраннички не торопятся? Пожрать всем раздали, а не шевелятся... Чего это они? А?

  - А я откуда знаю? Раз они не торопятся, то и мы не будем вперед бежать.

  - Да это само собой. Просто интересно... У них же всегда каждый день одинаковый...

  - Вон Чубака дожевывает свой навоз, сейчас начнется.

     Из сорока девяти аборигенов восемь принадлежало к расе "орангутангов-горилл", сорок один к "дистрофикам". Первых люди звали по кличкам: каждому подобрали свою. Несмотря на внешнюю идентичность "обезьяны" отличались друг от друга индивидуальными признаками и манерой социального поведения. Чубака - самый заросший из соплеменников, с настоящей бородой из густо растущих длинных щетинок, с мутными глазами, сверкающими из-под чудовищно мохнатых бровей. Обычно именно он назначает пленникам фронт работ, да и остальными аборигенами, вроде бы, командует. Корявый - этот наоборот лысоват, к тому же левое колено у него изуродовано, нога до конца не разгибается - от этого он вечно перекошен на левый бок. Обычно он по вечерам загоняет пленников в сараи, а утром открывает им двери. Жмот - одноглазый, по виду очень стар, щетина почти вся поседела, кожа на доспехах прогнила, и ему приходилось скреплять деревянные детали какими-то сомнительными веревочками. Жмот был бессменным раздатчиком пищи.

  "Дистрофикам" клички не назначали. Мало того, что они будто под копирку созданы, так еще и в дела пленников обычно не лезли. Правда, в случае побега, именно дистрофики немедленно кидались по следам беглецов. Уйти от них нереально - скорость ходьбы у этих тварей равна скорости легкого бега у человека. Сутки - больше никто за пределами поселка не продержался. Лишь Киру однажды удалось побегать подольше, да и то лишь потому, что охрана поздно узнала про побег. Пойманных беглецов дистрофики приводили обратно, здесь их для профилактики могли жестоко отлупить обезьяны, но могли и не жестоко. После наказания бедолаг опять приставляли к рабскому труду. Поначалу бегали часто, но сейчас уже с год никто не дергается - поняли, что это бессмысленно. Даже Андрей утихомирился - шесть попыток на его счету. Больше только у Киркорова - тот до сих пор пытался сдернуть чуть ли не ежемесячно и никто уже не мог точно сказать, сколько раз за ним гонялись прыткие дистрофики.

  Вот и сейчас, заметив, что Чубака доедает свою пайку, Андрей безошибочно определил - сейчас начнется. Все приказы от него.

  Андрей не ошибся. Чубака вытер ладони об стену башни, повернулся к ближайшим пленникам, требовательно взмахнул лапой, не оглядываясь, пошел в степь. Странно... ямы же в другой стороне, да и не разделили их. Но приказ это приказ - и люди и аборигены потянулись за главарем.

  Андрей недолго гадал, что им сейчас предстоит. Всего видов работ здесь было три. Ежедневно большая часть обитателей поселка занималась доставкой к пирамиде носилок с глиной, подсохшими фекалиями, золой, известняковым щебнем, травой. Там все это "добро" складывалось в кучу, оттуда его потом перетаскивали вглубь пирамиды, но этим занимались только аборигены-дистрофики. Если умирал пленник или абориген, тело тоже оттаскивали к этой куче. Изредка к поселку приходили караваны из тележек, запряженных странными гуманоидами - будто бочки с короткими мускулистыми конечностями и микроскопической головой. На тележках привозили мешки с сухой "халвой", битум, остро пахнущую смолу, напичканную металлическими стружками, каменный уголь и какие-то вонючие слизкие клубни, колыхавшиеся будто живые. Продукты и битум шли в поселок, клубни, смола и уголь исчезали в недрах западной половины пирамиды. Назад, куда-то на север, тележки понемногу перевозили обломки самолета. Видимо до авиакатастрофы они вообще порожняком возвращались.

  Второй вид работы - нивелирование "стартовой площадки". Так пленники называли ровную пустошь, тянувшуюся южнее пирамиды. В длину она вытягивалась примерно на полкилометра, по ширине была не меньше сотни метров. Именно на нее пилоты посадили самолет. Обломки машины потом неделю убирали совместными усилиями пленников и аборигенов. На стартовой площадке все должно быть идеально гладким. Если день был не дождливым, то десяток-другой рабочих с утра до вечера ползали по нему на коленях, заделывая найденные щербины и неровности смесью из глины, песка и битума. Эти заплатки Чубака лично заравнивал тяжелым каменным катком.

  Сегодня, очевидно, предстоит третий вид работ - сбор степных растений. Этим также занимались практически ежедневно - костру нужно топливо, а пирамиде сено. Но обычно здесь задействовалось две-три группы по три-четыре пленника или аборигена. Всех одновременно гоняли нечасто - Андрей по пальцам мог пересчитать такие случаи.

  Все необычное пленников всегда пугало... Неужто опять запуск? Нет, только не это...

  Запуск это местный кошмар. Самый страшный кошмар. Ужасающий в своей нелогичности, жестокости и полнейшей непонятности. Все, что связано с запуском, в разговорах людей своего рода табу - про него предпочитают помалкивать. Если кто-то его настойчиво упоминает, то немедленно оказывается в положении вульгарного матершинника ухитрившегося в костюме извращенца заявиться на лирический вечер церковной поэзии. Но если на подобном мероприятии ему грозит лишь моральная обструкция, то здесь могут и в глаз дать.

  Не любят пленники напоминаний о самом страшном кошмаре этого мира. Единственное исключение - день запуска. Не весь день, а только после события. Тогда его обсуждать можно свободно. Бояться уже нечего: два запуска в один день не бывает - это люди безошибочно осознали еще в самый первый раз.

  Пережить такой кошмар два раза за день не получится - не хватит ни сил, ни нервов.

  Колона миновала дальнюю оконечность полосы. Здесь людям приходилось шагать осторожно: вся растительность вырезана под корень - развалившаяся, латанная-перелатанная обувь защищала ненадежно. Ноги были очень недовольны контактами с сухими пеньками степных трав и кустиков. Кроме того повсюду громоздятся кучи обломков самолета. Когда их вытаскивали с полосы, всю местность вокруг усеяли осколками стекла, металла и пластика. Обух примерно неделю назад ухитрился загнать здесь в ногу алюминиевый треугольник с зазубренными краями. Вытащить его было непросто, а рана потом сильно воспалилась, и ему с каждым днем становилось все хуже. Лечить ногу нечем... Жаль - Обух на вид не кажется крепким, но силен и вынослив.